Сборник рассказов - [54]

— Вот оно, окно в антимир… — восхищённо шептал Валентин, — и на его границе вещество нашего мира аннигилирует с активе…

Он не успел досказать фразу. Экран ярко вспыхнул и блокировочное реле сработало с оглушительным выстрелом.

Некоторое время мы стояли неподвижно, ошеломлённые виденным…

— Кажется живы, — пробормотал Феликс, но уже не тёк весело, как обычно. — Давайте пробовать ещё…

— Нет, вначале просмотрим киноплёнку, — возразил Громов. Спроектировав фильм на большой экран, мы могли в деталях рассмотреть все, что происходило в колодце во время эксперимента.

Теперь мы видели, что радиус чёрного ореола вокруг центра аннигиляции не был постоянным. В такт с мерцанием пламени окно в ничто то расширялось, то сужалось. При более высоких энергиях его края трепетали, колебались. Затем мы увидели, что при последующем увеличении энергии ореол, как гигантская ирисова диафрагма, резко расширился во все стороны, обнажив стены лаборатории. Это продолжалось одно мгновенье. Вдруг ярко вспыхнуло пламя и брызги расплавленного металла заполнили помещение…

— Одну секунду, верните фильм на семьдесят тысяч кадров назад.

Это был тревожный голос Громова. Я, затаив дыхание, ждал, что будет… Феликс перемотал плёнку, На экране снова появилось отражённое изображение нашей лаборатории.

— Остановите фильм. Вот так. Обратите внимание. На противоположной стене виднеется что-то белое… — Громов привстал и подошёл совсем близко к киноэкрану. — Это бумага… Лист бумаги с какой-то надписью… Что-то вроде плаката. Я не помню, чтобы мы вешали у себя какие-нибудь плакаты. Феликс, сделайте большее увеличение. Ещё, ещё…

Сердце у меня стучало, как отбойный молоток. Наконец, белая полоса протянулась вдоль всего экрана. Теперь можно было без труда видеть, что на бумаге была непонятная надпись.

Громов приложил к экрану лист бумаги и карандашом скопировал написанное. Феликс включил свет, и мы собрались вокруг профессора, чтобы на просвет прочитать отражённую в зеркале фразу…

«Не превышайте энергию в тысячу миллиардов электронвольт. Иначе вспыхнет новая звезда».

Громов несколько секунд стоял неподвижно, а затем побежал.

Мы бросились за ним. У люка в колодец он остановился, как вкопанный.

— Назад, там все горит!

7

Это был обыкновенный земной пожар, который потушили при помощи обыкновенной воды. Когда дым рассеялся, я, в комбинезоне, с фонарём в руках, опустился вниз и, хлюпая по воде, осмотрел обгоревший зал. Невыносимо пахло жжёной резиной и горелым смазочным маслом. Стены были закопчены. С потолка свисали сорвавшиеся провода. А под самой лестницей на поверхности воды плавал сморщенный комок сожженой бумаги.

Я осторожно взял его в руки и стал изо всех сил растирать, превращая в чёрный прах… На мгновенье я остро почувствовал, что совсем рядом то же самое делает другой человек. Я резко поднял фонарь над головой и пристально осмотрел колодец. Ничего, пусто, только закопчённые стены… Может быть этот другой человек и есть я?

Наверху меня ждал Валентин Каменин. Его губы скривились в горькую улыбку.

—Можешь нас поздравить, я имею в виду тебя, меня, Феликса, профессора Громова, всю нашу лабораторию.

—С чем?

—С последним экспериментом в ядерной физике.

—Почему с последним?

—Приборы зафиксировали, что поток античастиц на целый порядок превысил величину, указанную в Инструкции Академии наук. Дальнейшие опыты в этом направлении запрещены.

— А как же окно в антимир?

— Нужно искать обходный путь. Прямой путь опасен…

Электронный молот

1.

Кеннант развернул листок бумаги и прочёл: «Дорогой друг! Податель этого письма мне хорошо известен. Увы, его семья перенесла тяжёлое несчастье. Отец, небогатый фермер, в прошлом году скоропостижно скончался. Горе многодетной матери лишило её возможности двигаться и, по-видимому, навеки приковало к постели. Всего в семье — семь человек. Тот, который передаёт тебе это письмо — самый старший и, следовательно, кормилец семьи. Его имя Фред Аликсон. Я помню, ты хотел иметь хорошего помощника в своей работе. Если ты возьмёшь его к себе в лабораторию, ты не только обретёшь такового, но и сотворишь доброе христианское деяние. Мы так часто забываем Евангелие, где говорится о помощи ближнему. Обнимаю тебя, старина. Твой верный Август».

— Итак, Фред, вы пересекли континент, чтобы работать у меня? — спросил Кеннант высокого, немного сутуловатого блондина с большими голубыми глазами (на которые с выпуклого лба наползали белесые волосы).

— Да, профессор. Мне это посоветовал ваш друг, Август Шрёдер.

— Хорошо. Что же вы умеете делать?

—Все, что вы прикажете. Я не боюсь никакой работы.

— А ваше образование?

—О, не очень много. Три курса факультета естественных наук. Больше не хватило денег и…

— Ясно, ясно.

Кеннант уставился в одну точку и несколько минут тёр поросший щетиной подбородок.

— А как поживает Август? — спросил он наконец.

— Спасибо. Хорошо. Он по-прежнему коллекционирует марки.

— А как его здоровье? — спросил Кеннант.

— Пока не жалуется. Правда, иногда, особенно осенью и весной, у него шалит сердце.

— Сердце, говорите?

— Да, — ответил Фред. — Мой отец тоже умер от сердца.

Кеннант, покашливая и продолжая тереть подбородок, несколько раз прошёлся по кабинету. Затем он остановился возле Фреда и посмотрел на него своими слезящимися глазами.