Сборник рассказов - [13]

«Родной камбуз…» — подумал Ничухин с таким чувством, будто с этой минуты он стал не работником опостылевшего КАМБУЗА, а, по меньшей мере, его инспектором. Звякнули ключи, Ничухин ковырнул ими замок, отворил дверь и не глядя под ноги, переступил порог.

…Внезапно взгляд Ничухина зафиксировал какое-то движение впереди, Ничухин вгляделся и дернулся от неожиданности. То, что он увидел, могло довести до разрыва сердца любого в его положении — на него в упор глядели глаза людей, которых он уже давно считал законными покойниками. Эти люди обступили кухонную плиту, облепили все кухонные столы и прикипели ко всем кухонным механизмам, и Ничухин с первого взгляда определил, что тут собрался ВЕСЬ экипаж его родного корабля.

Ничухин судорожно вздохнул, и ощутив под сердцем изнывающую пустоту, схватился ослабевшей рукой за переборку. Ноги тоже подкосились, но выдержали. Ближе всех к Ничухину оказался капитан, в руках у него была кастрюля, доверху наполненная чищенной картошкой. Боцман испуганно таращился из-за его плеча и медленно, словно неуверенно, размазывал отчего-то трясущейся рукой по своей обширной груди грязный пот. Кто-то что-то взбалтывал вилкой в большой эмалированной миске, да так и застыл, как на остановившемся кадре. Кто-то крошил на столе белую репчатую капусту, да так и замер с поднятым ножом, уставившись на неожиданного пришельца. А в самом центре этого столпотворения, у самой плиты, на которой что-то кипело, шкворчало и дымило, стояла уборщица — в руках она держала огромный половник и осторожно помешивала им в закопченном казане.

Ничухин снова судорожно вздохнул, чувствуя, как отпускает сердце, и судорожно огляделся. Кругом блестели ножи, вилки и ложки, белела в углу на сервировочном столе приготовленная для чего-то стопка ослепительно чистых тарелок. Неназойливо гудела вытяжка, засасывая в себя исходящий от казана густой наваристый пар, ярко мерцали лампочки индикатора нагрева плиты на щитке у двери. И все, застыв на своих местах, напуганные не меньше, чем сам Ничухин, оторопело глядели на него.

И все они больше всего походили сейчас на ЗАСТИГНУТЫХ ВРАСПЛОХ ЗАГОВОРЩИКОВ.

Тем не менее долго такое противостояние продолжаться не могло. Капитан вдруг выронил кастрюлю, и картошка брызнула россыпью по давно не мытому кафелю под ногами. Боцман отступил назад, зацепив локтем руку поварихи-уборщицы — что-то пролилось на плиту и оглушительно зашипело. Резко запахло паленым, и тут вдруг как прорвало:

Первым опомнился старпом.

— Уходи! — заверещал он вдруг не своим голосом — всегда спокойный, уравновешенный человек. — Сгинь! Вали отсюда!

Ничухин отшатнулся, словно от привидения, и больно ударился головой о притолоку. Тотчас, словно им был подан сигнал, все пришли в движение. Матрос, крошивший капусту на столе, и перепуганный до этого не менее других, вдруг изменился в лице и плакатно замахнулся на Ничухина громадным ятаганоподобным ножом.

— Проваливай!

— Паш-шёл!

— Надоело!

— САМИ УПРАВИМСЯ!

И вся эта толпа грозно стала надвигаться на ошалевшего Ничухина.

Ничухин с ужасом глядел на сверкающие ножи и вилки в угрожающе тянущихся к нему руках, перекошенные в злобных проклятиях рты, безумные глаза… С грохотом разлетелась о переборку рядом с головой Ничухина запущенная кем-то в него тарелка, кто-то схватил с мясной колоды тяжелый топор, к лезвию которого прилипли уже засохшие со вчерашней рубки куски почерневшего мяса. А боцман подкрадывался к Ничухину, скручивая длинное полотенце в плотный жгут с таким видом, словно хотел им Ничухина удушить.

И самым страшным было то, что по глазам боцмана было прекрасно видно: именно так он и намеревается поступить.

Ничухин попятился, споткнулся о комингс и вылетел назад в коридор. Бедная его голова пострадала и на этот раз, сшибив со стены слабо закрепленный огнетушитель. Тотчас дверь камбуза захлопнулась, сквозь грохот отскакивающего от переборок металлического баллона пробился скрежет яростно запираемого изнутри замка, что-то завизжало, передвигаемое по кафелю, бухнуло в двери, и Ничухин догадался, что ее ЗАБАРРИКАДИРОВАЛИ.

…Ничухин вскочил на ноги, налетел на поверженный огнетушитель, но, чудом сохранив равновесие, покрыл всю длину коридора за рекордно короткое время. Избежав еще нескольких неприятностей на крутых ступенях, он ворвался в свою каюту, заперся в ней и забился в самый дальний угол под иллюминатором, подальше от двери, как это делал он в пустой квартире в те времена, когда был еще ребенком. Происшедшее сейчас на камбузе подействовало на него куда сильнее, чем все пережитые до этого ужасы вместе взятые. Это был уже НАСТОЯЩИЙ КОШМАР, и особенно напугал его вид занесенного над ним топора. Перед глазами стояли обезумевшие лица, и Ничухин прекрасно понимал, в какой опасности сейчас находится. Про эту опасность он читал только в романах ужасов.

Это была смертельная опасность.

Экипаж сошел с ума.

Это было бы ясно и дураку.

Ничухин снова затрясся в ожидании неизбежной развязки. МОРЕ ДЬЯВОЛА оказалось самой дьявольской штукой из всего, что существовало сейчас на свете. Да-да, оно существовало наяву, и ему, Ничухину, предстоит сейчас это прочувствовать на собственной шкуре. Оно сгубило не один корабль, и не два, не тысячу и не две человеческих шкур… теперь, несомненно, настал черед и этой посудины. Неизвестно, чем займутся эти безумцы с камбуза после окончания своей дьявольской трапезы, приготовление которой чуть было не притормозил Ничухин, но то, что наступает отчетливо вырисовывающийся КОНЕЦ — сомневаться в этом не приходилось. Ничухину вдруг дико захотелось откупорить иллюминатор и поскорее выпрыгнуть в море. Пусть он пойдет ко дну, или пусть его сожрут акулы, лишь бы подальше от этого ужасного дома с привидениями. И Ничухин решил, что непременно так и сделает, как только эти головорезы вздумают ломиться к нему в каюту.