Сборник произведений - [21]
Первосвященник неодобрительно слушал. Богатый, знатный, независимый патриций может позволить себе роскошь безответственного отрицания: его жизнь, даже обессмыслившись, не лишена приятства. Но те, что пашут, сеют, жнут, строят, платят налоги и отбывают воинскую повинновть за всех — должны видеть правду и в этом царстве, чтоб тяжелый труд их не стал дикой бессмыслицей вечной каторга… Религия и есть тот чудесный союз, который примиряет землю, такую, как она есть — и была — с небом. Однако бывает, что и религия умирает, как, например, вера этой Великой Империи…
— Мечтать — это такое же свойство человеческой души, как дышать — свойство нашего тела, — продолжал между тем Прокуратор, не глядя на собеседника и даже — как будго — не интересуясь его реакцией, — Когда я услышал об учении этого друга ничтожных и слабых, я готов был мечтать, вернее, мне захотелось допустить возможность мечты о Новом Царстве, о жизни, обрывающей всю историческую традицию, переворачивающей вверх дном все наши понятия… Жизни, в которой все несчастья и горести посылались бы только Роком, а не людьми, и мы должны были бы учиться претерпевать только тягости нашей космической судьбы, а не грубость властных, жадность богатых, глупость и мелочность всей нашей слишком человеческой повседневности… Есть два рода революционеров; одни думают освободить людей, насильственно меняя надсмотрщиков над ними, другие ищут освобождения в отрыве от обычного, закостеневшего, как мозоль на мозгу, мышления, в преодолении мертвой инерции безблагодатной уже по существу веры. Первые сами обрушивают скалы на всех, кто их не слушает, вторых обычно побивают камнями их слушатели… В мире уже неоднократно бывали и те и другие, и никто не может сказать, чтоб от их усилий многое, по существу, переменилось. Мне хотелось верить, что на этот раз пришел настоящий Избавитель, Который действительно возьмет на себя грехи Мира, и все мы, став святыми, не будем вырывать булыжники из мостовой, чтобы швырять ими в своего Пророка, и нашим водителям не прийдется подгонять нас камнями к воротам Лучшего Будущего… Однако, когда я Его увидел на суде, — у меня не осталось никаких иллюзий… Бесспорно, это был праведник, но передо мной Он стоял дик и застенчив и почти не отвечал на вопросы. Я дал ему много поводов опрокинуть обвинения, но Он не захотел их заметить… Он искал смерти… Быть может, как единственного выхода. Говорят, будто Он сам повелел своему ученику себя выдать…
— Не стоит доверять всем уличным сплетням, — презрительно запротестовал Первосвященник, — это может увести очень далеко. Во всяком случае — очень далеко от истины!
Прокуратор внимательно посмотрел на его лицо, помолчал и перешел к деловой части свидания.
— Я, конечно, пошлю солдат, — говорил он затем, провожая гостя к выходу. — Но, по совести говоря, от начала мира ни одна стража не могла помешать работе фантазии…
Первосвященник улыбнулся одними глазами: Человек, который ждал Чудесного Избавителя, оказывается сам не верил в чудо…
4
«Ночь длинна для того, кто бодрствует».
Будда. Салассута.
Иуде не хотелось возвращаться домой. Он побродил по затихающему, но все еще веселому базару, долго сидел на площади у фонтана, а когда стало темнеть и оказавшиеся без клиентов красотки, поминутно подсаживаясь, предельно надоели, — пошел без цели по данной, почти пустынной улице, ведущей к предместью.
На перекрестке его обогнал отряд солдат. Это были люди из части, недавно снятой с дальних, незамиренных еще, границ империи. В том, как они держали оружие, как шли, как осматривались в незнакомом месте — чувствовались прочные боевые привычки. Вел их коренастый, черный от загара сотник с большой серебряной серьгой в мочке плотно прижатого к круглой, седеющей голове уха. Иуда сразу догадался, куда идет отряд. Часть горы, свалившейся ему на плечи в последние дни, его оставила… Когда шаги солдат затихли вдали, он, не спеша, тронулся за ними вслед и вдруг остановился и, дрожа всем телом, почти врос в стену: по противоположной стороне узкой улицы в свете молодой луны бежала крыса. Даже длинный тонкий вытянутый и все время вздрагивающий хвост ее был виден во всей нестерпимо голой омерзительности…
Иуда мог взять в руки и ужа, и ящера, и жабу, но вид крысы вызывал в нем физические спазмы отвращения и ужаса. Раз, когда ему приснилось, что он попал в крысью нору, он закричал так, что, проснувшись, сам себя услышал и собственного голоса испугался. Крыса быстро пробежала у стены, понюхала что-то и собиралась повернуть обратно — и вдруг молниеносно исчезла в сточной дыре…
На плечо его опустилась тихая рука. Иуда вздрогнул и остановился. Закрывая головой низкую луну, перед ним стоял удивительно знакомый силуэт… Отблески пепельного света лежали на волосах и одежде. Тень пересекала улицу и, ломаясь, подымалась на противоположную стену…
«Учитель!» — не сказал, а всем существом выдохнул, ужасаясь и ликуя, Иуда. — «Учитель!. Воскрес!»
И вдруг Иуда понял, что никогда, ни на один момент не сомневался, что именно так и будет…
— Воскрес! — повторил он, всхлипывая, как ребенок, вдруг нашедший потерянную мать.
Статистика — она, помимо всего прочего, может быть прочитана совсем по-разному. Недаром в СССР бытует пословица: есть ложь грубая, есть ложь тонкая, а есть и статистика… Вы, наконец, читаете воспоминания о той эпохе, какую описывает в этой книге ее автор, Сергей Милиевич Рафальский (1895–1981). Мемуары А. Ф. Керенского — и Л. Д. Троцкого, П. Н. Милюкова — и Суханова, ген. А. И. Деникина — и, скажем, графа Игнатьева… Но все эти деятели тех лет, вольно или невольно, сознательно или бессознательно, но стремятся в первую очередь оправдаться «перед лицом истории», да при этом еще и мало были причастны к той непосредственной, рядовой, именуемой ими «обывательской», — жизни, какая и есть жизнь народа, жизнь страны, жизнь эпохи.
Сергей Рафальский (1896–1981) — поэт, прозаик, критик «первой волны» русской эмиграции. Один из основателей пражского поэтического объединения «Скит». Яркий представитель последовательных и непримиримых оппонентов т. н. «парижской ноты». Публиковался во многих периодических изданиях русской эмиграции, в частности: «Новое русское слово», «Русская мысль», «Грани».Характеризуя его творчество, один из виднейших литературоведов зарубежья — Э.М. Райс, отмечал: «Поэзия Рафальского — редчайший случай зрелой художественной реализации нового творческого метода, задуманного и исполненного на протяжении одной только человеческой жизни…Первое, что поражает при встрече с его поэзией, это — новизна выражения.
Рафальский Сергей Милич [31.08.1896-03.11.1981] — русский поэт, прозаик, политический публицист. В России практически не издавался.Уже после смерти Рафальского в парижском издательстве «Альбатрос», где впоследствии выходили и другие его книги, вышел сборник «Николин бор: Повести и рассказы» (1984). Здесь наряду с переизд. «Искушения отца Афанасия» были представлены рассказ на евангельскую тему «Во едину из суббот» и повесть «Николин Бор» о жизни эмигранта, своего рода антиутопия, где по имени царя Николая Николиным бором названа Россия.
Роман Юлии Краковской поднимает самые актуальные темы сегодняшней общественной дискуссии – темы абьюза и манипуляции. Оказавшись в чужой стране, с новой семьей и на новой работе, героиня книги, кажется, может рассчитывать на поддержку самых близких людей – любимого мужа и лучшей подруги. Но именно эти люди начинают искать у нее слабые места… Содержит нецензурную брань.
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.