Сборник критических статей Сергея Белякова - [93]

Не ясна сама природа того влечения, что испытывают к ней обеспеченные, избалованные небескорыстным женским вниманием мужчины. Жалость и сострадание? Эротическое влечение? Автор слегка приоткрывает завесу. Господин К. жалуется, что Елизавета Николаевна его “высосала”, Эртель всегда “угадывал в ней пустоту”. Материя засасывается воронкой Небытия? Но господин К. все же сумел выйти из-под влияния вдовы, хотя это стоило ему дорого (слегка помутился разум, пошатнулась карьера), а вот Эртель, напротив, остался верен ей. Отношения между поклонниками и Елизаветой Николаевной более всего напоминают отношения хитников с Хозяйкой Горы в недавнем романе Славниковой: одни погибали, другие, избавившись от наваждения Хозяйки, до конца жизни страдали каким-то странным видом помешательства: “Такой не лазил больше за пределы города, завязывал с самоцветным промыслом и, по слухам, не видел себя в зеркалах, отчего утрачивал связь с самим собой и беспокойно ощупывал собственное лицо, сильно нажимая на твердое и захватывая мягкое в толстые складки”. Сравните облик неяркой, болезненной блондинки (Хозяйка Горы, воплотившаяся в супругу Анфилогова) и старообразной девушки или “женщины без возраста” — в “Басилевсе”. Сходство разительное. Не меньше поражает сходство Анфилогова и Крылова с Эртелем. То же непонятное влечение к пустоте, к Небытию. Впрочем, как раз понятное. Работающий с мертвой натурой невольно пропитался ее соками, отравился миазмами распадающихся тел. Рассказ Славниковой — жуткое напоминание: memento mori. Хуже того, оказывается, что мертвая форма, в принципе, совершенней живой.

Финал рассказа своеобразно оптимистичен: в рабочем кабинете Эртеля стоит чучело Басилевса: “Выгнув спину, он словно пускал расчесанной шкурой электрические искры, его сахаристо-рыжие глаза горели дозорным огнем. Рядом с ним, на полке в рабочем кабинете Эртеля, жила постиранная, заново набитая поролоном плюшевая крыса. Теперь эти два существа стали ровней и подобием друг другу; теперь наконец их союз состоялся”. Превращением живого в мертвое достигается гармония. Смерть вновь торжествует над жизнью, но в мире Славниковой это не трагедия, а всего лишь желанный и, разумеется, единственно возможный финал. Сам Эртель еще жив, но мечтает “попасть туда, где они с Елизаветой Николаевной станут подобны и равны, где они наконец поговорят”.

Мне трудно оценить творчество Славниковой. С одной стороны, после ее четырех романов и рассказа, что стоит иного романа, нет сомнений: перед нами большой писатель. Не случайный баловень Букера, не ловкий и искусный писатель-имитатор, не дитя пиара — а истинный мастер. Но мир Славниковой невольно вызывает отвращение и ужас. Это мир смерти, а все живое (читатели-то — люди живые, не мумии) смерти боится, старается оградить себя от могильного холода, которым веет даже со страниц “Знамени”, где напечатан этот рассказ, один из лучших в современной прозе.

Да, лучше всего Славниковой удается описывать мертвую натуру и, конечно же, саму смерть. Смерть Елизаветы Николаевны и вся сцена автокатастрофы — несомненный шедевр, в современной отечественной прозе сопоставимый разве что с описанием автокатастрофы в славниковском же романе “Один в зеркале”. Превращение старой бабки, бестолково метавшейся между автомобилями со своей кошелкой, в “тридцатилетнюю красавицу” кажется почти гоголевским: “На нее летел зажженный электричеством пронзительный снег, и сквозь эту яркую пургу, сквозь бьющие, как пожарные брандспойты, смывающие ее с асфальта холодные огни она еще успела увидать неясное пятно — лицо водителя, похожее на полную луну. Тем временем водитель <…> увидел, как с бабки свалилась навзничь громадная бурая шляпа и одновременно у нее за спиной затрепетали прозрачные крылья. Юная женщина делала летательные движения у него перед бампером, вздымая в воздух дерматиновую тушку, и смеялась. <…> Впереди, на людном асфальте, он видел пустоту, похожую на помрачение рассудка; тяжеленный джип, протащившись боком, только вскользь задев золотоволосого ангела, ринулся туда и буквально в прыжке врезался в основание рекламной конструкции, надсадно заскрежетавшей. <…> многие утверждали, что горбатая старуха, с которой все началось, нашарила в месиве свою драгоценную кошелку и преспокойно уковыляла с места происшествия. <…> Никакой старухи не было на дороге; там лежала, примерзнув рассыпанными волосами к липкому полотну, бледная красавица лет тридцати; ее полуприкрытые сонные глаза были кружевными от легкого снега, садившегося на ресницы, ватное пальтишко задралось, открыв прекрасные ноги, затянутые в дешевые старушечьи чулки”.

Впервые опубликовано в журнале «Новый мир»

Человек бунтующий, или Марина в Зазеркалье — Марина Палей

Меня поставили не на ту полку

Марина Палей

В литературном мире еще лет десять назад появился миф: свои лучшие вещи Марина Палей написала в молодости, точнее — во второй половине восьмидесятых — начале девяностых. А затем? Затем ее испортила эмиграция. С 1995 года Марина Палей живет в Нидерландах, давно уже сменив гражданство ненавистного ей «ханства-мандаринства» на подданство королевы Беатрикс.