Сборник критических статей Сергея Белякова - [85]

Теперь я уже не дивился тому, что Лимонов в ряду “священных монстров”, где-то между Борисом Савинковым и Оскаром Уайльдом, нашел место для Робера Денара. Денар не поэт, не философ, не политик. Он даже не революционер, как Че Гевара, не борец за свободу. Он — наемник, солдат удачи, который продавал африканским диктаторам за твердую валюту свою “шпагу”, точнее — свою базуку, винтовку или что-нибудь в этом роде. Впрочем, воевал не столько за деньги, сколько из “любви к профессии”. Искатель приключений, авантюрист. Для Лимонова Денар — “архетип воина”.

Знакомством с Денаром Лимонов гордится, как и дружбой с сербским полевым командиром Арканом, одиозным даже в глазах сторонников Ратко Младича. Хаттаб для Лимонова — романтический герой, он сравнивает его с пиратом Сильвером, героем Стивенсона. Террористы, уничтожившие башни всемирного торгового центра, — “анонимные герои”, “воины”.

Мало родиться человеком войны, надо дождаться своего часа, дожить до него, не упустить свой шанс. Лимонов опоздал с эмиграцией. В Париже 1968-го он бы нашел себя. Несколько запоздал он и с возвращением на родину. Эпоху наивной демократии 1989–1992, когда ярко окрашенные (а у него и псевдоним ярко-желтый) политики имели успех, он переждал за рубежом. Первая половина девяностых выдалась интересной, но войны на постсоветских просторах приутихли, Балканы наскучили, и Лимонов нашел новое поле боя — политику. Политические убеждения Лимонова одновременно эклектичны и цельны. Он восхищается то фашизмом (особенно выделяя его футуристическую составляющую), то европейским традиционализмом Юлиуса Эволы. То хвалит аристократизм и любовь к иерархии у идеологов Традиции, то одобряет уравнительность у фашистов и левых революционеров. Лимонов не фашист, не националист, не коммунист, но ему импонирует все, что несет в себе разрушение: “…мне страстно нравилось идти через мост к Кремлю над Москвой-рекой впереди колонны под нашими чудесными страстными кровавыми знаменами”. Поскольку традиционалисты, фашисты, нацисты и ультралевые коммунисты так или иначе отрицают современную цивилизацию, то Лимонову все они симпатичны, он охотно подпитывается их “энергиями”, обогащает идеологию нацболов чужими идеями, но лишь в том случае, если эти идеи несут разрушительный потенциал. Он не прочь использовать и либеральные идеи, если они направлены против существующего порядка. России в 1991 году “нужна была кровавая либерально-демократическая революция”, — пишет он.

Не стоит думать, что Лимонову нужны успех и богатство. Ему необходим азарт борьбы, сражения, необходимо чувствовать, что он противостоит Системе, ненавистному обывателю (“человеку — прямой кишке”), государству, всему миру, если угодно. “Мне кажется, я один понял современную эстетику бунтов и народных демонстраций, услышал шорох снежинок о красные флаги…” Вот ради этого “шороха снежинок” и ради “рыка народа”, сотрясающего кремлевские башни, ради славы, ради искусства, ради наслаждения боем он и руководит самым одиозным и самым шумным политическим движением России.

Впрочем, не только ради этого. Лимонов — природный человек войны, ландскнехт, но он нуждается в общении с себе подобными. Где же их взять в современной буржуазной России? Лимонов идет по пути всех радикальных революционеров — берет в оборот юношей и подростков. В том возрасте, когда организм еще окончательно не сформирован, еще не осознана ценность жизни, когда психика податлива и ранима, и обычного молодого человека, видимо, можно хоть ненадолго превратить в человека войны. Взрослые для Лимонова — безнадежные обыватели. От них нечего ждать. А вот подростки — другое дело. В “Моей политической биографии” он рассказывает об “эволюции” национал-большевистского типа. Сначала нацболами были юные очкарики-интеллектуалы, потом в партию пришли простые ребята и девчонки из спальных районов. В любом случае соратники Лимонова — люди молодые, их энергия и темперамент как нельзя лучше соответствуют идеалам старого романтика. Они в большинстве своем не люди войны, но они подобны людям войны. Лимонов знает им цену. Некогда один романтически настроенный молодой серб, вооруженный браунингом, повлиял на ход истории. “Он бессмертен навсегда”.

Лимонов верит в своих нацболов, с гордостью уподобляет их хунвейбинам. А в его мечтах “банды диких девочек громят города и волосы их раздувает ветер”.

Константин Воробьев — Кремлевский курсант

В его душе не находилось места, куда улеглась бы невероятная явь войны.

Константин Воробьев, “Убиты под Москвой”

Проза Константина Воробьева появилась слишком рано. Главные ее темы — коллективизация, “окопная правда” 1941 года и плен — относились к категории запретных или полузапретных, любой неверный шаг писателя в то время могли трактовать как злостную клевету на Красную армию и власть. Когда в 1946-м он отправил свою первую повесть в журнал, о ее публикации не могло быть и речи. Появившаяся много лет спустя на страницах “Нового мира” повесть “Убиты под Москвой” — одна из вершин советской военной прозы — была разгромлена критикой. Между тем именно Воробьеву удалось тонко и достоверно показать психологию человека на войне, мужественного, хорошо подготовленного, честно исполнившего свой долг, но оставшегося чуждым войне, не способного до конца адаптироваться к ее реальности, не принявшего ее кровавые и несправедливые законы.