Сборник критических статей Сергея Белякова - [2]

Дело Ленина

Половины этого хватит другому автору, чтобы на веки вечные закрыть себе путь в либеральные журналы, печататься до конца жизни в «Нашем современнике» и вместо Букера претендовать на премию имени Василия Белова.

Тот же Александр Проханов лет пятнадцать был отлучён от телевидения, радио и престижных издательств. Бескомпромиссные либералы и в наши дни с Прохановым не здороваются.

Но Германа Садулаева в «смертном грехе» никто не уличил. Карьеру он сделал в самом либеральном из «толстых» журналов. Появление Проханова на страницах нынешнего «Знамени» невозможно представить, а Садулаев там постоянный автор.

Почему же? Кто пустил волка в овчарню? Всё дело в особенностях… ленинской национальной политики. Да-да, я не оговорился. Вождь пролетариата много раз повторял: нет и не может быть ничего страшнее «великорусского держиморды» и русской «великодержавной швали», поэтому с русским национализмом можно и нужно бороться всеми средствами, а «угнетённым» нациям можно простить национализм, он не опасен.

Эта идея въелась в сознание, как хорошая татуировка в кожу. Не избавиться. Уже и об источнике её позабыли, но дело Ленина всё ещё живёт и побеждает.

Подробнее см.: Ленин В.И. К вопросу о национальностях или об «автономизации».

Географ и его боги — Алексей Иванов

Алексею Иванову пришлось завоевывать внимание читателя дважды. В 1990 году повесть двадцатилетнего автора напечатал популярный среди любителей фантастики “Уральский следопыт”, который выходил тогда полумиллионным тиражом[260]. Дебют оказался успешным. В рейтинге популярности фантастов — авторов “Уральского следопыта”, составленном читателями, Иванов занял второе место, уступив Владиславу Крапивину и опередив братьев Стругацких[261].

В 90-е годы Иванова печатать перестали. Много лет он вел скромную жизнь провинциального интеллигента, пока на него не обратил внимания чуткий к молодым авторам Л.Юзефович. Он помог опубликовать “Сердце Пармы”[262] и “Географ глобус пропил” в “Пальмире” и “ВАГРИУСе”, после чего за раскрутку перспективного провинциала принялось издательство “Азбука-классика”, которое и опубликовало практически полное собрание сочинений Иванова. К Иванову пришел неожиданный успех. С 2003-го по 2007-й он был одним из самых модных русских писателей. Читатель ждал обещанного романа о гражданской войне на Урале[263], однако неожиданный неуспех повести “Блуда и МУДО” заставил писателя остановиться. Он “замолчал”.

По творчеству Иванова защищают диссертации, его книги охотно переиздают все та же “Азбука” и “АСТ”, но и теперь он остается одним из самых загадочных современных русских писателей.

Иванов рубежа 80-х — 90-х был начинающим советским писателем-фантастом, в 90-е перешел к реалистической прозе, во второй половине нулевых — к социальной сатире. Два самых известных романа Иванова, “Сердце Пармы” и “Золото бунта, или Вниз по реке теснин”, трудно отнести к какому-либо известному жанру. Л.Данилкин, ставший позднее едва ли не ведущим пропагандистом творчества Иванова, поначалу назвал “Сердце Пармы” “литературным курьезом, не влезающим ни в какие ворота”[264]. А.Гаррос и А.Евдокимов, напротив, посчитали его “традиционным и консервативным романом”[265], а С. Костырко — “историко-этнографическим фэнтези”[266]. “Золото бунта” критики называли “романтической поэмой”[267], “романом-блокбастером”[268], “региональным романом”[269], сравнивали с “Туманностью Андромеды”[270] и “Властелином колец”[271].

Иванов не только пишет в разных жанрах, но, что более существенно, едва ли не каждый раз создает новый язык. Директор Института лингвистики РГГУ М.Кронгауз, сравнивая “Географ глобус пропил” и “Сердце Пармы”, замечает: “Ни одна лингвистическая экспертиза не показала бы, что это произведения одного автора <…> нет ничего общего на уровне лексики. Приходится говорить не о языке автора, а о языке отдельного романа”[272].

О художественных достоинствах романов и повестей Иванова критики спорят не меньше, чем о жанровой принадлежности “Золота бунта”. Одни объявляют его “классиком XXI века”, “сокровищем нации”[273]. Другие считают Иванова всего лишь “издательским проектом”[274], автором “трэш-изделий”[275].

Дурновкусие, избыточность, вычурность, неточность в метафорах и сравнениях — давние спутники этого писателя: “Створка окна, блеснув, как выстрел в висок, стремительно захлопнулась. Пепел на столе из последних сил прополз немного и застрял на полпути среди окурков, похожих на падшую мелкую скотину” (“Общага-на-Крови”, 1992). Впрочем, критикам надо иметь в виду, что Иванов практически не печатался в толстых литературных журналах[276], а редакторы “Пальмиры”, “Азбуки-классики”, “АСТ” были озабочены раскруткой брэнда “Алексей Иванов”, а не рутинным “вычесыванием блох”. Отсутствие профессиональной редактуры подтверждают и многочисленные фактические ошибки в его книгах. В “Золоте бунта” сначала говорится, что раскольничий Невьянский собор признал толк истяжельцев, но спустя двести страниц оказывается, что все тот же Невьянский собор его “отринул”. Книга “Massage: Чусовая”, своеобразный “путеводитель” по “реке теснин”, изобилует не только многочисленными текстуальными самоповторами, но и грубыми фактическими ошибками: например, год смерти Ивана Грозного писатель перенес с 1584 на 1598, то есть на год смерти его сына, Федора Ивановича