Сборник - [55]

Когда же Тиму не пускали в лепрозорий и он, прислонившись к больничной стене, с удовольствием слушал, как звонкие крики "Дядя Тима, не покидай нас!" затихали под свистом стальных дубинок санитаров, ему в голову обычно приходили безумные мысли. Однажды он вспомнил, что хотел сходить в филармонию.

И вот, храм исскуства открыл перед Тимохой гостеприимное, но неосторожно не зарешеченное окно сортира. Тимофей считал накладным тратить аж все 0.15 монгольского тугрика. Да не, он бы и 2 копеек не пожалел, но тугрик... Где ж его возьмешь-то, суку такую. Поэтому народ по филармонии больно-то и не шастал: валютная, лярва! Тима осторожно огляделся по сторонам. Сильно пахло застоявшейся мочой. Пять грязных дыр в полу, залитых обледеневшим калом с астматическим звуком втягивали в себя воздух. Тим оторвал с одного очка коричневую сосульку и с хрустом ее разгрыз. "Hук чо, бухвет у них свойский, хотя и матерость не та, што в вокзале, к примеру". Осторожно продвигаясь по густо пахнущей аммиаком жиже, Тимка раздвигал руками зверской величины пласты хлорки и медленно плыл к выходу. "С екзотикой они смонстрили, как на духу скажу, но ежели для интуристов, то пучком все.. У них ведь за границей крухом екзотика."

Hеожиданно его ногу неумолимо и сильно потянуло вниз. "Очко западловское!" Тима немало наслушался в юности про сюрпризы городских местностей. Очутиться в глубинах канализации ему не хотелось. Он рванулся изо всех сил. Hо вакуумная сила не выпускала своих жертв. Все сильнее и сильнее влекло Тиму в вонючие глубины. Тима уже был готов сдаться, но вдруг вспомнил, что чудовищная трясина всего лишь случайно не замерзший слив и, поеживаясь от желтых льдинок, лезщих под исподнее, сорвал и швырнул вниз телогрейку. Густая глубина удовлетворительчмокнула и заткнулась. "Вот оно как! Супротив гораздых да удалых и дырка дъявольская не устоит".

По небольшому леднику, сквозь лед которого были ясно видны лица тех, кому из этого сортира выбраться не удалось, Тим, не торопясь, спускался к концертному залу.Там, в просторном зале, за шикарным пиано "Элегия", сидела местная достопримечательность, пианистка Диана Прокрустская. Пианисткой она решила стать в раннем детстве, когда лечащий акушер сказал ей, что ее пальцы в 3 раза короче, чем у нормальных людей и больше никогда не станут. Вот и сейчас, она с ожесточением бряцала отмороженными культями по торчашим из пиано почти вертикально клавишам. Ее несуразно большая голова мелькала почти у самых клавиш и она, изредка покусывая изможденные обрубки, чтобы вернуть им чувствительность, играла народную песню "Ебись ты в рот, чтоб я тебе писал".

Тяжелое чувство пробежало по всему телу Тимы и осело где-то в промежности. Эту песню в качестве колыбельной пела маленькому Тимохе его внучатая тетка Адольфия. Слезы текли из Тиминых глаз от этих вдохновенных строк: "Ебись ты в рот, чтоб я тебе писал!

Ты - проститутка, свет каких не видел,

Тебе б в глаза я с удовольствием нассал,

И этим бы тебя нисколько не обидел!"

"Ах ты, чтоб меня паранойей вдарило! Уж не сродственница ли какая на струменте виртуозирует?"- заганулся загадкой он.

Тихо, легко подтягивая за телом ноги, Тим приблизился к игравшей. У нее же амплитуда ударов достигла 40 шлепков по клавишам в секунду. Похожие на красноватых, лоснящихся от жира червей, пальцы летали,как синие птицы счастья.

- Енто,ты чавой-то душевно играш! Да не, ты не смущайся, хуярь потихоньку, послушаю я, ежели пондравишься,то и в группу тебя возьму, исследоватскую.

- Ой ты гой еси, добpый молодец! Посиди, повнимая герце - децибелам моим, авось и приглянется что.

Слушая фуги, Тима незаметно уснул. Проснулся он лишь от тянущей боли в области паха. Проклятая пианистка со злорадным причмокиванием отгрызала его магический член.

- Да ты, никак, изменщица делу народному! И помрешь ты счас смертью лютою, мерзкопакостной!

Чуть оттолкнув от себя вражину ненавистную вместе со своим оторвавшимся членом, Тимофей нанес своей четырехпалой пятерней роковой удар в сфинктер.

Глаза Дианы вспыхнули зловещим огнем и прыгнули на Тимофея, прожигая на его белье огромные дыры. Сама же она сморщилась и начала издыхать, выпуская в виде едко-черного дыма свою поганую чувственность.

- Так ведь от удара моего,богатырского, ни одна простервь не уходила!

Hа месте старого члена у Тимы отпочковывался новый, более могучий. "Их ведь енто, чем чаще отрываешь,тем кандыбнее растут, заразы такие!"

Выбравшись из гнезда дьявольского, Тимофей, раздавая новым членом автографы возбужденным поклоницам, прорывался к постоялому двору. Hа струях крови, рвавшихся из аналов, пресловутые поклонницы взмывали в черное небо и расцвечивали его праздничным менструальным салютом. В их главе была, конечно, все та же Клара Цеткин. Тима узнал ее сразу по торчавшей из вагины урне с выборными бюллетенями. "Знать, рехверендум опять прошел. Hу так тому и быть!" - сообразил Тима и отвел взгляд от безобразного кровавого зрелища, развергшегося над его головой. Окровавленые бюллетени, супротив принципам аэродинамики, неслись впереди бежавшей за Тимом Клары. Судорожные сокращения стенок ее влагалища выталкивали наружу огромные стопы писчей бумаги. Раздавленная могучим порывом похоти урна на разогнувшейся арматурине, уцепившейся за левую малую (половую) губу, волочилась следом, давя несчастных нимфоманок, уличивших себя в прелюбодействе оном.