Сборник. Афган, снова Афган - [155]

Аналогичный случай произошел с переводчиком А., спасшим жизнь партийного советника в Кандагаре.

Поведение переводчиков в сложных положениях часто определяло исход дела. Дари, на котором говорят афганцы, в Советском Союзе не очень популярный язык для обучения в вузах. В числе первых переводчиков часто выступали ребята из Таджикистана: таджикский язык близок к дари. В Кабул была направлена группа студентов Института стран Азии и Африки МГУ после третьего курса. Прямо со студенческой скамьи они попали в «горячую точку». Некоторые — в воинские части. Прибыл в Кабул и сын моего сослуживца по Пакистану Игорь Адамов. Начитанный, веселый парень, он очень нравился нашей семье. Моя дочь и Игорь подружились еще маленькими детьми в Карачи. Эта дружба продолжалась в Москве. Отец Игоря после Пакистана преподавал в Высшей школе КГБ, готовил диссертацию. Меня он просил присмотреть за сыном. Тот попал в группу переводчиков при афганском генеральном штабе. Ее составляли выпускники Военного института иностранных языков. Отец говорил мне:

— Пока ты в Кабуле, я за Игоря спокоен!

— Я не царь и бог. Может быть всякое. И где спокойнее — угадать трудно, — отвечал я.

Игоря я видел редко. Просто не было времени. Готовилась первая Пандшерская операция. Тогда уже заговорили о «пандшер-ском льве» Ахмад Шахе Масуде.

Игорь приехал к нам на виллу поздно, сказал, что будет участвовать в операции, находясь в ревервном батальоне афганского спецназа и заменяя раненого штатного переводчика. Мы проводили Игоря до машины, где его ждали ребята.

Пандшерская операция проходила «по плану», как обычно говорят военные.

Через три дня от советника военной разведки я узнал, что операция захлебнулась, погибли три человека. Об этом узнала моя жена, которая работала в резидентуре КГБ.

— Не кажется ли тебе, что Игорь в числе погибших? — спросила жена. — Узнай, кто погиб.

На следующий день меня попросили приехать в военный госпиталь, чтобы опознать труп советника, солдата-связиста и Игоря. На лице переводчика было несколько штыковых ран, в животе нашли болт. Болтами стреляли из самодельных винтовок. В представительстве КГБ мне сказали, что ведется расследование. Спецназовский батальон был послан на усмирение взбунтовавшегося афганского полка. Причиной бунта послужила информация от местных жителей, которые рассказали, что через кишлаки проходила советская разведрота, оскорбляла и грабила жителей. Полк отказался от участия в операции. Спецназ не смог их усмирить. В перестрелке были убиты наши советники. Трупы лежали в камнях три дня. Пришлось проводить спецоперацию.

Среди ночи раздался звонок из Москвы. Мать Игоря спросила:

— Это правда, что его пытали?

— Нет, — сказал я, ничего не говоря о штыковых ранах. — Его отвезут в Ташкент.

Как мать узнала о смерти сына, я не знаю. Тогда еще не разрешали хоронить в Москве. Отец Игоря перевелся в Минск, хотя перед этим они получили в Москве хорошую двухкомнатную квартиру. Игоря похоронили в Минске. В МГУ есть комната славы, там находятся его документы и вещи.

Отец Игоря долго судился с Министерством обороны, обвиняя военных в смерти сына. Конечно, это была ошибка — посылать в афганскую бойню студентов без всякой военной подготовки.

Звонков и просьб об устройстве сыновей в Кабуле на спокойные места было много, но угадать и назвать такие места было трудно.

Была у меня еще одна забота. В Москве я встречался с прежним послом Пузановым. Он сказал, что его внук Саша служит в 4-й танковой бригаде переводчиком при советнике. Никто в Афганистане, кроме меня и резидента ГРУ, не знал, что Саша его внук. Каких-то просьб Александр Михайлович не высказывал. Тогда 4-я танковая бригада исколесила весь Афганистан. Саша — вместе с ней. Однажды он позвонил из госпиталя, куда попал с гепатитом. Эта болезнь стала популярной. Солдаты пытались заболеть ею, так как заболевшего немедленно отправляли на родину и он попадал под демобилизацию. Такие смельчаки меняли стакан мочи больного гепатитом на стакан водки. Естественно, заразившись, они оказывались дома. Военное командование в конце концов догадалось и изменило порядок. После лечения в Ташкенте потерпевший возвращался в свою часть в Афганистане.

Саша же попросил оставить его в Кабуле для лечения и ничего не говорить деду о болезни. Выполнить его просьбу я не мог. Правила были строгие. Позвонил в Москву.

— Немедленно отправляйте его в Ташкент, — сказал Пузанов.

Через месяц я снова услышал по телефону голос Саши: «Я в Кабуле, хочу попасть в 4-ю бригаду*.

Саша был хорошим переводчиком и олицетворял собой лучших из них. Совершенствуя язык, пройдя трудную школу войны, многие переводчики стали настоящими людьми, из них кадровики КГБ и ГРУ подбирали будущих разведчиков.

Вопросы безопасности советских граждан, которые, несмотря на сложность обстановки, продолжали выполнять свой интернациональный долг, помогая афганцам каждый по-своему строить новую жизнь, постоянно находились в поле нашего зрения. Считалось, что временные трудности будут преодолены и настанут лучшие времена. На встречах с руководителями коллективов постоянно звучали слова «бдительность» и «дисциплина».