Сборник № 9. Методы психологии I - [28]

Затем бывает ложь в показаниях, как результат патологических состояний, выражающихся в болезненных иллюзиях, различных галлюцинациях и навязчивых идеях.

Наконец, есть область вполне сознательной и, если можно так выразиться, здоровой лжи, существенно отличающейся от заблуждения, вызванного притуплением внимания и ослаблением памяти. Статьи Я. А. Канторовича «О праве на истину» дают один из последних и подробных этико-психологических очерков лжи, как движущей силы в извращении правды; особой разновидности неправды, остроумно именуемой «мечтательной ложью», посвятил свой интересный очерк И. Н. Холчев; общие черты «психологии лжи» намечены Камиллом Мелитаном и, наконец, бытовые типы «русских лгунов» даровито и образно очерчены ныне, к сожалению, почти забытым писателем А. Ф. Писемским. Размеры настоящей заметки не позволяют касаться этой категории показаний, в которых, по меткому выражению Ивана Аксакова, «ложь лжет истиной». Нельзя, однако, не указать, что этого рода ложь бывает самостоятельная или навязанная, причем в первой можно различать ложь беспочвенную и ложь обстоятельственную. Ложь беспочвенная заставляет сочинять никогда не существовавшие обстоятельства (сюда относится и мечтательная ложь), и весь ум свидетель направляет лишь на то, чтобы придать своему рассказу внешнюю правдоподобность, внутреннюю последовательность и согласованность частей. Психологической экспертизе здесь не найдется никакого дела. В обстоятельственной лжи внимание направлено не на внутреннюю работу хитросплетения, а на внешние, действительно существующие обстоятельства. Оно играет важную роль, твердо напечатлевая в памяти те именно подробности, которые нужно исказить или скрыть в тщательно обдуманном рассказе о якобы виденном и слышанном. И здесь при исследовании силы и продолжительности нарочно подделанной памяти опыты экспериментальной психологии едва ли многого могут достичь. Наконец, ложь навязанная, т. е. придуманная и выношенная не самим свидетелем, а сообщенная ему для посторонних ему целей, так сказать, ad referendum, почти всегда представляет уязвимые стороны. Искусный допрос может застать врасплох свидетеля, являющегося носителем, но не изобретателем лжи. Иногда очень старательно исполняя данное ему недобросовестное поручение, такой свидетель теряется при непредусмотренных заранее вопросах, путается и раскрывает игру своих внушителей.

В заключение остается указать еще на один вид сознательной лжи в свидетельских показаниях, лжи беззастенчивой, наглой, нисколько не скрывающейся и не заботящейся о том, чтобы быть принятою за правду. Некоторым свидетелям ложь доставляет, по тем или другим причинам, своеобразное удовольствие, давая возможность произвести эффект «pour épater le bourgeois», как говорят французы, или же получить аванс за свое достоверное показание, не приняв на себя никакого обязательства за качество его правдоподобности.

Г. Гейманс Методы специальной психологии

«Специальной психологией» я имею обыкновение называть тот отдел психологической науки, который, вместо разысканий общих законов, раскрывающихся в психической жизни всех людей, занимается изучением различий между индивидами и группами индивидов, чтобы в самом этом многообразии усмотреть более или менее точную и полную закономерность. Можно сказать, что до настоящего времени эти изыскания составляли науку, почти исключительно французскую. Даже не считая Монтеней, Лабрюйеров, Ларошфуко и стольких других имен, принадлежащих прошлому, нужно признаться, что нашими настоящими познаниями в этой области мы обязаны главным образом трудам Бине, Маланера, Полана, Пере, Артанбера и многих других, которые впервые дали нам идею множественности типов и правильности, с которой внутри этих типов комбинируются различные элементы характера. В настоящей статье я хотел бы отдать себе отчет в методах, с помощью которых были достигнуты эти результаты, задать вопрос о пределах, до которых эти методы могут вести нас, и, наконец, указать кое-какие новые методы, которые заслуживали бы применения в комбинации с первыми.

Просматривая большую часть упомянутых книг, с первого же взгляда поражаешься тем, что я назвал бы полу-литературным или полу-художественным их характером. Этими словами я не только хочу воздать должное достоинствам композиции и стиля, которыми он изобилуют, но хочу также сказать, что в них нельзя найти методических, строгих, часто более или менее педантических доказательств, характеризующих чисто научные работы, Метод, быть может, не отсутствует совершенно, но он не бросается в глаза; он прячется, вместо того, чтобы выдвигаться, что, впрочем, сообщает этим книгам особое очарование. Читаешь и чувствуешь себя убежденным; но если, окончив чтение, спросить себя, на чем покоится, в конечном счете, эта убежденность, то не сразу найдешь, что ответить. Разумеется, автор не преминул иллюстрировать свои положения примерами, взятыми из истории, из романов, иногда из окружающей его жизни; но, в конце концов, пример – не доказательство, и мы чувствуем некоторую неловкость, не видя отчетливо почвы, которую, тем не менее, чувствуем под ногами. Мы говорим себе, что ни в какой другой науке, отличающейся подобной сложностью, два или три примера не считались бы достаточными для того, чтобы обосновать общую теорию, и спрашиваем себя еще раз, по какому праву автор утверждает, а читатель принимает вещи, не имеющие, по-видимому, никакого более солидного основания.