Сбежавшая невеста - [3]

– Не я, и мне страшно стыдно. Но вы прекрасно знаете, что лишь в последние, мне удалось кое-как привести в порядок свои дела. Да и она еще совсем ребенок, ей никак не больше семнадцати.

– В семнадцать, Джордж, я уже была матерью твоего отца. Полагаю, тебе не мешало бы побеспокоиться. Кроме того, что там было о злом дядюшке? Может быть, он все это время отщипывал по кусочку от ее состояния?

– От всей души надеюсь, что нет, мэм. Но если так, то, насколько я знаю, он вполне способен возместить убытки. Он – брат ее матери, некто Гернинг, один из банкиров и богат, как Ротшильд.

– Тогда почему ты думаешь, что он выдаст свою богатую племянницу за младшего сына, у которого, прости, Джордж, за душой ничего кроме того, что он добудет себе своими стараниями, да еще перспективы получить кое-какое наследство от зажившейся сварливой старой бабки.

Голубые глаза, так похожие на ее собственные, сверкнули.

– Внука герцога, мэм. Не забывайте о моих связях. Он не такой уж дурак. Он является, как мне говорили, опекуном одного молокососа, которого хочет любыми средствами протолкнуть в парламент, да и относительно себя самого лелеет на сей счет кое-какие мыслишки. В распоряжении же моего отца – три графства. Так что с его стороны я не предвижу препятствий.

– И ты думаешь, твой отец поддержит тебя в этом?

– Знаю, что поддержит. Нет смысла ходить вокруг да около и скрывать что-то от вас. После заключения мира отец не вылезает из долгов, а теперь, когда нужно еще выплатить долги моего братца, прежде чем тот сможет жениться… Да отец сочтет, что ему крупно повезло, если сможет добыть мне состояние в обмен на одно из наших мест в парламенте.

Она вздохнула:

– Действительно, Генри был чрезвычайно неосмотрителен. Конечно, всегда следует ожидать, что старший сын наделает долгов на несколько тысяч, но, как я понимаю, он не был настолько скромен.

– Скромность, мэм, никогда не была среди достоинств Генри, как вы прекрасно знаете. Я могу только пожалеть, что он не выбрал себе парочку пороков подешевле.

Она нахмурилась.

– Джордж, он твой старший брат.

– Да, мэм, к моему великому сожалению, это так. Нет-нет, – он коснулся ее руки, – не думайте, что я завидую тому, что он унаследует титул, мэм, но какие у него были возможности… И все это ему ни к чему.

Она снова вздохнула.

– Да, знаю, что это тяжело. Я говорила твоему отцу, что он глубоко ошибается, делая такие различия между вами, двумя мальчишками, но он всегда поступал по-своему. Так что Генри ожидали Оксфорд и путешествие по Европе…

– А меня ничего, – перебил он, – если бы вы не вмешались и не исправили положение, заплатив за мое обучение в Кембридже. Я никогда этого на забуду, как и мой патент. Я всем обязан вам.

Она с любовью улыбнулась ему.

– Ты оказался удивительно удачным хобби. Но не смей меня благодарить, пока не станешь первым министром. Мне очень понравится быть бабушкой первого человека после короля.

Он рассмеялся.

– Я должен был знать, что у вас есть свои тайные цели. Ну, дайте мне только уладить с этой женитьбой, обзавестись домом в Лондоне, и тогда мы посмотрим…

Она задумчиво взглянула на него.

– А девушка, Джордж. О ней ты подумал? Может быть, ей хочется выйти за кого-нибудь другого?

Он удивился.

– Девушка, мэм? Надеюсь, она сумеет опознать настоящего мужчину, когда увидит его перед собой.

Мудрая улыбка осветила ее лицо.

– Я тоже надеюсь, Джордж, тоже надеюсь.

II

Но десятью днями позднее в Суссексе Дженнифер Перчис топнула ножкой, обутой в туфельку с каблучком а ля Ватерлоо, и свирепо воззрилась на своего дядюшку Гернинга.

– Я не выйду за него, будь он хоть царь всех России.

Она только что вернулась с конной прогулки, где галопом носилась по низине. Щеки ее пылали, а каштановые волосы отливали рыжим на фоне темно-зеленого костюма для верховой езды.

– Но, Дженни, дорогая, ты только подумай!

Слащаво-вежливый, он угрожающе навис над нею, пытаясь склонить ее на свою сторону. Краснолицее чудовище, а не человек!

– Не называйте меня «Дженни»! – она снова топнула ногой.

Сдерживаемое целый год возмущение прорвалось наружу в тот день, когда ее дядюшка с напыщенной уверенностью объявил, что она должна выйти замуж за Джорджа Ферриса. Горечь копилась в ней в той самой минуты, когда в один насквозь пронизанный солнцем июньский день ее дядюшка Гернинг, банкир, приехал из Лондона и сообщил ей, что она осталась одна-одинешенька на всем белом свете. «Но, моя дорогая Дженни, не беспокойся, я позабочусь о тебе…» Он даже не потрудился скрыть свою радость от этой перспективы, и она никогда не простила ему этого.

Но избежать его опеки она не могла. В свои шестнадцать лет она не сумела воспрепятствовать тому, что он со всеми своими чадами и домочадцами переехал в большой дом близ Дентона, в дом, который, как она полагала, принадлежал теперь ей. Сестра отца, добрейшая тетушка Джулия, сначала слегка протестовала, затем, не имея сил сносить покровительственную манеру городской дамы – жены дядюшки Гернинга, уложила сундуки и сбежала к родственникам в Йоркшир.

С тех пор прошел год. Невыносимый год, в течение которого Дженни наблюдала, как ее дядька жмется из-за каждого пенни, необходимого для имения, и выдерживала постоянные стычки с теткой. Презирая и дядьку, и тетку, она невольно привязалась к их дочери. Элизабет, которая была на год моложе ее, и даже к их воспитаннику – ленивому и добродушному Эдмунду Батсу.