Савва Морозов - [118]
Наконец, последний, не менее яркий, пример — воспоминания революционера, сотрудника легальной газеты Московского комитета РСДРП «Вперед» В. Н. Соколова. Ему нередко доводилось встречаться с Андреевой, когда та посещала редакцию этой газеты: «Встречи с Марией Федоровной Андреевой не случайно отчетливо сохранились в моей памяти. Меня, профессионального революционера, поразило и не могло не поразить активное участие выдающейся актрисы в подготовке вооруженного восстания. Хорошо запомнилась она еще из-за бросавшегося в глаза разительного контраста между внешним видом этой необыкновенно красивой, мягкой, обаятельной женщины и той деловитостью и, я бы сказал, мужской хваткой, какую она проявила в первой же деловой беседе, отвоевывая нашего «Чорта» (В. И. Богомолов. — А. Ф.) для лаборатории по изготовлению бомб».[523]
Однажды раздвоившись и постоянно пребывая во лжи, Мария Федоровна перестала быть цельным человеком. Ее душа представляла собой такие потемки, куда одинокому путнику забредать не следовало. По воспоминаниям современников хорошо видно: Мария Федоровна была добра — правда, не ко всем; радушна — но очень выборочно; готова протянуть руку помощи — опять же не каждому. Чуткий к актерам К. С. Станиславский, перебирая возможных претенденток на роль царицы Ирины в пьесе А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович», летом 1898 года писал Немировичу-Данченко: «Желябужская, по-моему, совсем не подходит — она малосимпатична, души никакой».[524] В том же письме Константин Сергеевич добавлял: «Ужасно прошу оставить роль в «Самоуправцах» за Желябужской. Тут не нужно большой силы. Княгиня — скверная девчонка и не должна возбуждать особой симпатии».
Именно «отсутствие души», а вернее, ее раздробленность на мельчайшие части — это и есть наиболее яркая характеристика М. Ф. Андреевой.
Многие, и в их числе Станиславский, говорили о доброте и отзывчивом сердце Андреевой. Однако забота ее об окружающих была весьма избирательной. С. Ф. Хунтадзе, бывший в советское время секретарем М. Ф. Андреевой, приводит показательный эпизод из воспоминаний революционерки Ф. И. Драбкиной. Драбкина описывала события V (Лондонского) съезда Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), состоявшегося в апреле — мае 1907 года.[525] Подготовка к съезду проходила в борьбе между большевиками и меньшевиками, которые формально были объединены в одну партию, но выступали с различными тактическими платформами. По свидетельству Драбкиной, «на Лондонском съезде партии Мария Федоровна присутствовала вместе с Горьким. Алексей Максимович участвовал с совещательным голосом, Мария Федоровна была в качестве гостя… Всякий другой на ее месте слушал бы речи на съезде, общался бы с делегатами, — чего еще можно было бы требовать от гостя. Но не в натуре Марии Федоровны было сидеть сложа руки. Видя плохо питавшихся, плохо одетых товарищей, Мария Федоровна организовала на свои личные средства дополнительное питание для делегатов-большевиков. Эта ее «фракционная» деятельность вызвала протест меньшевиков… Один из делегатов съезда рассказывает, что возле буфета, где можно было получить молоко, апельсины, бутерброды, Мария Федоровна поместилась с огромным кувшином очень вкусного пива, которым угощала делегатов во время перерыва».[526] Такова была «благотворительность» Марии Федоровны — она помогала только тем, кто в ее глазах был достоин помощи, прочим же безжалостно отказывала.
Андреева была актрисой вне зависимости от того, сколько зрителей перед ней находилось — полный зал или же один человек. Даже с теми, кто был к ней искренне привязан, кто готов был ради нее пожертвовать жизнью, она не была до конца честна и открыта. Так, в воспоминаниях М. Ф. Андреева делает особый акцент на сильной привязанности, которую она испытывала к Горькому. В письмах и мемуарах актриса подчеркивала, что она «была настроена в унисон его убеждениям, взглядам, планам и начинаниям». Тем не менее, живя с Горьким на итальянском острове Капри по поручению В. И. Ленина, Андреева скрывала от гражданского мужа свою переписку с вождем большевиков. В этой переписке Мария Федоровна подробно осведомляла Владимира Ильича обо всём, что происходило в «каприйской школе» социализма. Как вспоминал С. Ф. Хунтадзе, «когда пишущий эти строки спросил М. Ф. Андрееву, как мог Ленин, живя в Париже, знать о настроениях и планах «каприйцев», она, после долгого отнекиванья, в сердцах отрезала: «Я ему писала». На наивный вопрос, а знал ли об этой переписке Алексей Максимович, она, всплеснув руками, воскликнула: «Господи, какой же вы дурак, зачем бы я стала говорить ему об этом?» Как ни велики были любовь и жертвы, принесенные ею Горькому, Ленин всегда оставался для нее Лениным».[527]
Итак, личность Марии Федоровны вызывала у современников гораздо меньше симпатий, нежели ее сценические образы. Но это вовсе не значит, что на протяжении всего времени работы в МХТ она была чудовищем в человеческом облике. Еще летом 1899 года К. С. Станиславский не сомневался в искренности Марии Федоровны, причисляя ее к тем членам труппы, «на которых можно положиться».
