Савва Мамонтов - [58]

Можно предположить, что Коровину трудно пришлось бы в жизни, если бы не Мамонтов, потому что, даже имея деньги, он не умел устроить своего быта. Поэтому он и проводил большую часть дня у Мамонтовых и, как свидетельствует В. С. Мамонтов, чаще ночевал в доме на Садовой-Спасской, чем у себя.

В 1889 году Мамонтов снова приглашает Коровина с собой в поездку, на сей раз в Мариуполь, куда он отправляется по делам железной дороги.

Во второй половине лета и в начале осени Коровин и Мамонтов на Кавказе; там Коровин работает мало, однако привозит все же несколько интересных этюдов: «Покупка кинжала», «Сидящие горцы». Этюды эти не были тогда должным образом оценены.

«Сегодня появился Коровин, — пишет Н. В. Поленова, — все время болтался на Кавказе, ничего не делал, но поправился». И через несколько дней: «Кавказские этюды его очень ничтожны… Просто горько, что из малого выходит какой-то шалопай. А ведь какой хороший мальчик!»

Но такова была натура Коровина. И тут уж ничего не поделаешь, он мог работать запоем, а мог и «болтаться», как пишет Н. В. Поленова. Ему нужен был кнутик. И очень скоро такой «кнутик» появился. При посредстве Саввы Ивановича Коровин получил заказ от заведующего фабрикой Третьяковых Кашина написать для церкви в Костроме «Хождение Христа по водам». Он расположился с огромным холстом в большом кабинете Мамонтова, но, видно, действительно «разболтался», все никак не мог приступить к работе и очень обрадовался, когда появился Серов, взял его в «соавторы», и они вдвоем стали обдумывать композицию…

В это же время появился в мамонтовской компании еще один художник — Врубель.

Но прежде чем рассказывать об этом гениальном художнике и о роли, которую сыграл в его жизни Савва Иванович Мамонтов, вернемся немного назад и расскажем о других двух художниках.

С одним из них мы уже знакомы. Это Илья Остроухов — Ильюханция, — попавший в Амбрамцево и в московский дом Мамонтовых, следуя за предметом своей любви, племянницей Саввы Ивановича, Таней Мамонтовой. Но Таня Мамонтова была равнодушна к застенчивому до крайности, долговязому Илье Семеновичу. Цели, к которой он стремился, Остроухов не достиг, сердце Тани Мамонтовой не покорил. Но атмосфера абрамцевского кружка сделала его любителем искусств и художником. Остроухов пленился пейзажами Поленова и, сначала под руководством художника Киселева, а потом и сам (впрочем, наставляемый тем же Поленовым) пишет этюды. Странностей у Остроухова было немало. Так, он не мог писать этюды в одиночестве. Когда можно было, присоединялся к Серову, который стал его первым другом среди абрамцевской компании. А когда не было Серова, Остроухов просил сопровождать его хотя бы нянюшку Верушки и Шуреньки — Акулину Петровну. Иногда он писал этюды с Еленой Дмитриевной Поленовой. Сохранилось письмо Саввы Ивановича к Васнецову: «Семеныч и Елена Дмитриевна пребывают там (в Абрамцеве. — М. К.) и пекут этюды как блины. Один блин у Семеныча вышел недурно, а об Елене Дмитриевне и говорить нечего — все хороши». Судя по письму, отношение Саввы Ивановича к Остроухову было ироническое. Остроухов отвечал Савве Ивановичу неприязнью и пребывал в сфере влияния Елизаветы Григорьевны.

Об этом прямо пишет В. С. Мамонтов: «У нас в семье он дружил больше всего с матерью. С ней, преодолевая свою конфузливость, он любил поиграть в четыре руки на фортепиано… Но стоило во время их игры появиться в той же комнате кому-нибудь из малознакомых, как Илья Семенович моментально опускал руки и, не сдаваясь ни на какие увещевания и просьбы, решительно прекращал свое любимое занятие»^[69].

Другим художником абрамцевского круга был Нестеров, попавший в Абрамцево впервые летом 1888 года. Он, пожалуй, резче, чем другие, разделял в своих отношениях Елизавету Григорьевну и Савву Ивановича. Это именно он дал Савве Ивановичу прозвище «Савва Великолепный» — прозвище ироническое, долженствовавшее значить примерно следующее: «Ну что ты тужишься? — играешь в Лоренцо Медичи? Далеко тебе до Лоренцо Великолепного. А впрочем, если хочешь, будь „Саввой Великолепным“». Но парадоксальна зачастую судьба иронических прозвищ… Во всяком случае, подобно многим другим ироническим прозвищам, и прозвище «Савва Великолепный» вошло в жизнь без всякого оттенка иронии.

Нестеров, собственно, сам признается весьма откровенно в своих симпатиях и антипатиях, сам пишет, что в Абрамцеве его «пленили не столько сам великолепный Савва Иванович, сколько его супруга Елизавета Григорьевна и та обстановка жизни, которая создавалась вокруг нее. Там было чему поучиться, и я жадно впитывал все то, что давала жизнь в Абрамцеве в отсутствие Саввы Ивановича».

С Елизаветой Григорьевной Нестерова сблизила глубокая религиозность. Абрамцево находилось в местах, связанных с жизнью святого Сергия, совсем рядом с Троице-Сергиевской лаврой.

К тому времени Нестеров был уже автором «Христовой невесты» и писал картины «За приворотным зельем» и «Пустынник». Жил он в то лето в Ахтырке, в доме, где жили когда-то братья Васнецовы.

Но Нестеров в Абрамцеве так и не обосновался, хотя тянулся туда всей душой.