Саврола - [52]

Тиро вскарабкался по столбу к самому низкому проводу. Потом он подтянулся выше и поставил ногу на изоляторы. Провода тянулись с обеих сторон столба двумя рядами. Он встал на два самых низких провода, засунул верхние провода под мышки и, наклонившись, захватил еще по одному в каждую руку. После этого он начал неуклюже двигаться шатающейся походкой. Ему надо было пройти около 70 ярдов. Бросив мимолетный взгляд через парапет, он увидел улицу. И ему показалось, что она находилась очень низко. Выстрелы продолжали раздаваться из окон домов и дворца. Внизу, на расстоянии 60 футов, лежал мертвый человек, безжизненно глядя вверх сквозь телеграфные провода. Его не ослепляли яркие лучи солнца. Молодой человек уже побывал под обстрелом в прошлом, но этот опыт был для него новым. Когда он уже прошел половину пути, провода начали раскачиваться, и он крепко ухватился за них. Сначала провода были наклонены на его стороне, но после того как центр пути был пройден, они наклонились в противоположную сторону. Его ноги часто соскальзывали назад, и провода начали врезаться в подмышки.

Две трети пути были благополучно пройдены, и внезапно провода, расположенные под его левой ногой, с треском разъединились, и концы их, словно безжизненные плети, упали к стене дома, находившегося напротив. Теперь его плечи должны были выдерживать весь его вес. Боль была невыносимой. Он извернулся, отскочил назад и мертвой хваткой вцепился в провод. С невероятным усилием ему удалось удержаться.

Стрелок, расположившийся у нижнего окна, откинул матрас, из-за которого он вел огонь, и высунул голову и плечи. Тиро посмотрел вниз, и в этот момент их глаза встретились. Человек что-то закричал, впадая в неистовую ярость, и выстрелил в лейтенанта практически в упор. Из-за грохота выстрела Тиро не мог определить, насколько близко от него пронеслась пуля. Но он почувствовал, что остался целым и невредимым, и, вдохновленный осознанием этого факта, он каким-то невероятным усилием сумел удержать равновесие, пока не добрался до конца улицы. Его миссия была наполовину выполнена, однако предстояло еще и вернуться назад, что казалось теперь уже вообще невероятным. «Все равно я выдержу это до конца», — сказал он сам себе и прыгнул с проводов на крышу дома.

Дверь чердака была открыта. Он спустился вниз и, оказавшись на лестничной площадке, заглянул через перила. Никого не было видно. Он осторожно спустился дальше по узкой лестнице, пытаясь определить, где находились враги. Вскоре он появился напротив передней комнаты на втором этаже. Стараясь держаться ближе к стене, он заглянул внутрь. Комната была полутемной. Окна были заколочены ящиками, дорожными сумками, матрасами и наволочками, наполненными землей. На полу валялись осколки стекла вместе с кусочками штукатурки, отвалившейся от стен. При свете, проникавшем сквозь щели и бойницы, он увидел странную сцену. В комнате находились четыре человека. Один из них лежал на спине прямо на полу, а другие склонились над ним. Их винтовки были оставлены у стены. Казалось, что их глаза были устремлены только на него, их товарища, который лежал на полу в луже крови, которая непрерывно увеличивалась. Он захлебывался и кашлял, делая невероятные усилия, чтобы заговорить.

На сегодня младший офицер испытал уже слишком много, и подобная картина для его психики была явно лишней. Напротив передней комнаты имелась дверь, прикрытая занавеской, через которую он незаметно и прошмыгнул. Ничего не было видно, но он, тем не менее, внимательно прислушался.

— Бедный парень, — послышался голос, — ему действительно ужасно не повезло.

— Как же это случилось? — спросил другой человек.

— Он высунулся из окна, чтобы получше прицелиться, и тут его настигла пуля — по-видимому, попала прямо в легкое. Он успел только вскрикнуть, а выстрел его пришелся в воздух.

Затем говоривший тяжело вздохнул и добавил едва слышным голосом:

— Видимо, это конец!

Но тут раненый начал издавать странные звуки.

— Наверное, он хочет что-то передать своей несчастной жене, прежде чем умрет, — предположил один из революционеров. Судя по речи, он был рабочим. — Что ты хочешь сказать, друг?

— Он не может говорить! Дайте ему карандаш и бумагу, пусть напишет.

У Тиро замерло сердце, и его рука невольно потянулась за револьвером. Какое-то время за дверью ничего не было слышно, но вдруг раздался возглас:

— Так значит на крыше? Клянусь Богом, мы поймаем его! — закричал тот, кого лейтенант мысленно причислил к рабочим, и трое повстанцев промчались мимо занавешенной двери, направляясь вверх — на чердак. Один из мужчин остановился как раз напротив притаившегося в своем укрытии Тиро. Он заряжал винтовку, и патрон, видимо, перекосило. Тогда он изо всех сил ударил ее прикладом об пол, и, очевидно, это помогло, поскольку лейтенант услышал, как щелкнул затвор, и как этот человек быстрыми шагами направился к крыше вслед за остальными.

Тогда Тиро вышел из своего укрытия и прошмыгнул вниз. Проходя мимо открытой комнаты, он непроизвольно заглянул внутрь. Раненый тотчас же заметил его. Он наполовину приподнялся от пола и сделал невероятные усилия, пытаясь закричать. Но ему не удалось произнести ни звука. Тиро несколько секунд смотрел на незнакомца, который по воле случая стал его заклятым врагом. И тогда, словно по подсказке какой-то дьявольской необъяснимой силы, которая пробуждается в сердцах мужчин в условиях кровопролития и в минуты опасности, он послал раненому воздушный поцелуй, горько, жестоко издеваясь над ним. Тот отпрянул назад в приступе боли и ярости и, задыхаясь, остался лежать на полу. Младший офицер бросился бежать. Достигнув нижнего этажа, он зашел на кухню, где окно находилось на высоте шести футов от земли.