Саврола - [16]

Да, он пойдет на бал. Партия могла бы возражать, но ему это было безразлично. Это их не касалось. В конце концов, он был достаточно силен, чтобы выдержать их недовольство. Эти размышления были прерваны появлением Море; его лицо излучало энтузиазм.

— Центральный окружной комитет единогласно избрал вас своим кандидатом на выборах. Транта, марионетка диктатора, был осмеян. Я назначил общественное заседание в четверг вечером. Вы должны на нем выступить. Сейчас мы находимся на гребне волны!

— Отлично! — воскликнул Саврола. — Я ожидал этого назначения. Мы пользуемся огромным влиянием в столице. Я рад возможности произнести речь, поскольку давно уже не участвовал в заседаниях, и именно теперь у нас накопилось много вопросов для обсуждения. В какой день это должно состояться?

— В четверг, в здании ратуши, в восемь часов вечера, — сказал Море, который, хотя и слыл романтиком, не был лишен деловых качеств.

— В четверг?

— Да. Надеюсь, у вас не назначены на этот день другие дела.

— Ну в четверг вечером должен состояться торжественный бал, — медленно, словно взвешивая каждое слово, ответил Саврола.

— Я знаю, — сказал Море, — именно поэтому я назначил этот день. Они почувствуют себя танцующими на вулкане; совсем недалеко от дворца соберутся другие люди, действия которых согласованы и решительны. Молара не получит удовольствие на этом вечере; Лоуве не придет совсем; Сорренто будет готовиться к войне, если это потребуется. Значит, наше заседание однозначно испортит им праздник: ведь все они будут знать, что творится у них за стенами дворца.

— Четверг не подойдет, Море.

— Не может быть! Но почему?

— Потому что в этот вечер я собираюсь на бал, — решительно заявил Саврола.

Море разинул рот от изумления.

— Что?! — воскликнул он. — Вы?

— Вероятнее всего, что я пойду. Древние традиции государства не могут быть отброшены подобным образом. Это мой долг — пойти туда; мы боремся за восстановление Конституции, и мы должны продемонстрировать наше уважение к ее принципам.

— Как?! Вы хотите сказать, что будете пользоваться гостеприимством Молары: войдете в его дом, станете есть его еду?

— Нет, — ответил Саврола. — Я буду есть пищу, предоставленную государством. Как вам известно, расходы на эти официальные мероприятия оплачиваются обществом.

— И вы будете разговаривать с ним?

— Конечно, но только он не получит от этого удовольствия.

— Значит, вы будете наносить ему оскорбления?

— Мой дорогой Море, почему вы мыслите столь категорично? Я буду очень любезен. Это испугает его больше всего на свете; он не будет знать, что ему угрожает.

— Вы не имеете права туда идти, — твердо сказал Море.

— Но я действительно намерен пойти.

— Подумайте о том, как к этому отнесутся профсоюзы.

— Я уже подумал обо всем этом и принял свое решение, — твердо ответил Саврола. — Пусть они говорят все что заблагорассудится. Это продемонстрирует им, что я не намерен надолго отказываться от конституционных методов. Время от времени требуется охлаждать энтузиазм этих людей; они слишком серьезно относятся к жизни.

— Но они могут обвинить вас в предательстве нашего общего дела.

— Я не сомневаюсь в том, что найдутся глупцы, которые выскажут свои нелепые упреки. Но я уверен, что никто из моих друзей не станет докучать мне, повторяя их.

— А что скажет Стрелитц? Это может стать последней каплей, которая либо подтолкнет его к решительным действиям, либо заставит его бежать за границу вместе со своими соратниками. Он и так обвиняет нас в безразличии и становится все более нетерпеливым каждую неделю.

— Если он выступит, прежде чем мы будем готовы ему помочь, войска быстро расправятся с ним и его группировкой. Но он получил от меня точные приказы, и я надеюсь, что он выполнит их.

— Вы поступаете неправильно и, думаю, сами знаете об этом, — резко и сурово подытожил Море, — не говоря уже о позорном раболепстве перед вашим врагом.

Саврола улыбнулся, видя гнев своего последователя.

— О, я не собираюсь раболепствовать, — сказал он. — Разве вы когда-нибудь видели, чтобы я унижался? — Саврола коснулся руки своего соратника. — Как странно, Луи, — продолжал он, — что мы так непохожи друг на друга, и все же, если бы я оказался в трудной ситуации и в смятении, я бы обратился за поддержкой только к вам. Мы бранимся по пустякам, но когда решаются великие дела, ваше благоразумие должно руководить мною, и вам это прекрасно известно.

Море сдался. Он всегда уступал Савроле, когда он так говорил.

— Ну что же, — сказал он, — когда вы будете выступать?

— Когда вам будет удобнее.

— Значит, в пятницу; чем скорее, тем лучше.

— Отлично! Тогда приступите к подготовке моего выступления. У меня найдется что сказать.

— Все-таки мне не хочется, чтобы вы шли на бал, — сказал Море, снова выражая свое отношение к этому. — Меня лично ничто на свете не заставило бы туда пойти.

— Море, — сказал Саврола со странной серьезностью, — мы ведь уже уладили это дело; нам надо обсудить и другие вопросы. Я очень встревожен. Наметились пока еще скрытые тенденции, вызывающие беспокойство. Есть силы, которые я не могу понять. И хотя я считаюсь безусловным лидером партии, иногда я осознаю, что вокруг действуют организации, которые я не в состоянии контролировать. Нам ничего не известно, например, о тайном обществе под названием «Лига». Я ненавижу этого немца по фамилии Кройтце, величающего себя «Номером Один». Он является вдохновителем всей оппозиции, с которой я сталкиваюсь в самой партии; делегаты от лейбористов, по-видимому, находятся под его влиянием. Действительно, иногда бывают моменты, когда мне кажется, словно вы, я, Годой и все, кто ратует за возврат старой Конституции, представляем собой лишь политические волны огромного общественного потока, который течет неизвестно куда. Возможно, я ошибаюсь, но держу свои глаза открытыми, и эта ситуация огорчает меня. Будущее непостижимо, но ужасно. Вы должны поддерживать меня. Когда я не смогу уже кого-то сдерживать и контролировать, я больше не способен быть лидером.