Савмак - [10]

Диофант сел на скамью, с размаху ударил себя кулаком по колену. Если б он знал тогда! Если б хотя бы догадывался, что скрывалось за внешностью портового буяна и задиры… Он застонал, сцепив зубы и закрыв глаза. Перисад, старая лиса… Падаль, гнившая заживо. Ловил рыбку в мутной воде. Что ж, воду он замутил…

Диофант замер, обхватив голову руками.

На него вдруг надвинулось оцепенение. Ему почудился голос старого царя: «Пантикапей — царство мертвых…» Он вздрогнул. Голос старика прозвучал, словно наяву, скрипучий, свистящий, шепчущий: «Ц-царс-ство…» Слова прошуршали, разбежались по комнате, царапнули стены, вернулись.

Диофант тряхнул головой, отгоняя наваждение, снова поднялся. Медленно пошел к двери. Еще не зная, что будет делать дальше, застучал в дверь.

Послышались шаги, потом голос:

— Чего тебе?

Диофант внутренне подобрался, как перед прыжком. Властно — он привык приказывать, а не просить — сказал:

— Отворите. Я должен кое-что сказать.

Дверь отворилась со скрипом.

— Ну? Говори.

Диофант внимательно посмотрел на стражника. Лицо его презрительно дрогнуло. Безусый мальчишка, под стать своему вожаку. Он заметил мальчишечью шею, не защищенную панцирем. Его руки непроизвольно напряглись. Он с трудом подавил желание броситься на стражника. Облизал губы. Губы были сухими, потрескавшимися. И голос его был сухим и потрескавшимся, когда он заговорил:

— Мне — нужен — нужен — мне…

Он проглотил комок. Кадык судорожно дернулся.

Стражник ждал. Диофант заставил себя договорить:

— Мне — нужен — нужен — царь — царь — Савмак, — и едва не заскрипел зубами от унижения. Щеки пошли багровыми пятнами. Но он еще раз повторил:

— Нужен царь Савмак.

Стражник широко улыбнулся, взялся обеими руками за пояс, покачался с носков на пятки.

— А зачем он тебе?

— Важные известия.

Стражник подумал немного. Пожал плечами:

— Хорошо, я передам.

Дверь захлопнулась. Диофант услышал, как стражник что-то сказал своему напарнику — слов было не разобрать, потом постепенно удаляющиеся шаги.

Диофант задумался.

Что ж, еще не все потеряно. Теперь хозяином положения снова может стать он, Диофант-синопеец. А не безродный мальчишка. Ничего, только бы вырваться отсюда, выйти из этой каморки. Выйти, а не бежать. Выйти — спокойно, свободно. Может быть, даже с почетной охраной. А там… там он отплатит за это — за то, что щенка какого-то, дикаря пришлось назвать царем. Царем!

Но это — потом. Потом. А пока — пусть так. Переговоры. Настоящие переговоры, на равных. Это обязательно польстит, понравится. И — обещать, обещать. Все что угодно. Заступничество перед царем понтийским Митридатом. Признание. Помощь Херсонеса. Поддержку. И свой нейтралитет. Деньги. Войско.

Диофант не составлял заранее плана разговора с мятежником, не обдумывал точных, уверенных фраз. Он полагался на вдохновение, наитие, которое еще ни разу не подводило его — в бою ли, дипломатии.

Диофант усмехнулся, но тут же снова посерьезнел. Во всяком случае, следует быть чрезвычайно осторожным.

Он вернулся к двери, прислушался. Нервно хрустнул пальцами. Пора бы…

Шаги.

Да-да, шаги. Ближе. Еще ближе.

Диофант отходит от двери. Выпрямляется. Лицо его становится спокойно-невозмутимым, даже несколько надменным. Это уже не пленник, это посол.

Дверь распахивается с натужным скрипом. Диофант медленно поворачивает голову.

— Царь велел сказать, что ты можешь сматываться на все четыре стороны. Ему некогда, — стражник весело скалится. — В порту есть херсонесская триера, — он повернулся, кивнул товарищу. — Пошли. Больше сторожить некого.

Они ушли, громко смеясь и переговариваясь.

…С размаху броситься на массивную дверь, чтобы ударить в нее всем телом, выбить ее, а она вдруг легко распахивается, и ты по инерции летишь в пустоту…

Диофант почувствовал себя старым, слабым и больным. Он подошел к скамье, медленно опустился на нее. Он ощущал, как горят его щеки. И сердце колотится, словно после долгого бега.

Он сидел неподвижно, неестественно выпрямившись, вцепившись пальцами в колени. Зыбкое пламя факела освещало его.

Дверь была распахнута, но он сидел к ней спиной.

2

Порт казался вымершим. Словно какая-то страшная болезнь прошла по нему гигантской и невидимой метлой, вымела все — людей, корабли, шум, топот. Под серым клубящимся небом, словно привешенная к нему, висела такая же серая и пустая тишина. Тишина, несмотря на то, что волны шуршали, набегая на берег, всплескивая удивленно прозрачными руками, откатывались назад, обнажая мокрую серую гальку. Но эти всплески, эти звуки не нарушали тишины.

Волнам не было дела до людей, они лениво облизывали обгоревшие скелеты кораблей, бесцветные, закоченевшие лица и руки мертвецов, лежавших на берегу. Они накатывались серо-зелеными языками на берег сегодня, как вчера, как давным-давно, как будут накатываться завтра и много лет спустя.

И так же равнодушно облизывали они черные борта единственного целого корабля, покачивающегося среди корабельных скелетов. Корабль чуть переваливался с одного бока на другой, и ряды поднятых весел казались остовом гигантских крыльев. Обрасти бы им плотью, размахнуться — и взлетел бы тяжелый корабль черною птицей.