Саур-Могила. Военные дневники (сборник) - [68]

Потом, спустя месяц после возвращения домой, идя на мост, с которого прыгали роуп-джамперы, я увидел такую же птичку на обочине в пыли, мёртвую. И подумал, что похоже, командировка у ангела закончилась. Спасибо ему за всё. Всем спасибо… С моста в тот день я не прыгал.

Наверное, я выгляжу суеверным. Но я не зря попросил себе позывной «Шаман». Я привык видеть знаки и доверять им.

Потому что то, что мы видим, на самом деле – просто часть информации, которую мы выделяем из бесконечного множества. И если вы увидели знак, то это не потому, что он там появился, а раньше его не было. Был он и раньше, и не только он – одновременно с ним в этом месте есть множество других. Но вы увидели и интерпретировали именно его, и сам этот факт заслуживает внимания.

Вы можете говорить что угодно, верить в кого угодно или не верить ни в кого. Просто есть вещи, которые работают. Молитва на войне работает. Это не значит, что вы обязательно выживете. Но, как минимум, вы слегка успокоитесь и будете действовать осмысленней. Может, появится вера. А вера, когда она есть, может двигать горы. Без иронии.

Я не сильно религиозный, но… Отец, Сын и Святой Дух, Аллах, Абсолют, Вселенский разум… как угодно назовите, суть останется. Всё во вселенной – живое. И всё живое взаимосвязано, а мир, кажущийся нам незыблемым, на самом деле иллюзорен. Иногда, находясь в пограничных ситуациях, на войне, перед смертью, это удаётся почувствовать, и тогда реальность незаметно меняется.

Каждый из нас является ничтожной частью космоса. Если отбросить своё «эго», то останется только она – эта крупица, истинное «я». И в этот момент между тобой и вселенной пропадает разница. Весь мир становится за тебя, ты и есть мир.

Я лежал, наслаждался чувством свободы от плена и отсутствием командиров. Как же это здорово – самому решать, как действовать, когда выходить и куда идти.

Неприятно кольнула мысль о том, что с моими однополчанами, оставшимися в плену. Их ведь могли наказать за мой побег. Хотя как наказать? Убивать нас не собирались. Могли лишить воды и еды. Но мы и так без неё были, подумал я. А что было делать? Оставаться там, чтобы нам всем было плохо?

Так я себя успокаивал, но на сердце было тяжело и тревожно за товарищей. Я сильно пожелал, чтоб у них, оставшихся там, всё было хорошо. Иначе придётся всю оставшуюся жизнь провести с угрызениями совести.

Отдохнув, я залез на дерево и осмотрел окрестности. Вон Старобешево, севернее – ТЭЦ. А вон то, похоже, – дорога на Волноваху. Надо запомнить положение, чтобы потом знать, куда идти в потёмках (как потом оказалось, это была не она).

Надо было дождаться захода солнца. Но у меня уже не хватало терпения. Я выдвинулся, когда солнце ещё висело над горизонтом. Идти по посадке я не стал, по селу – тоже. Пошёл по полю между ними, пересекая его по диагонали. В поле были видны ямки от взрывов. После Саур-Могилы казалось, что их совсем мало. Там одна, а там ещё пара. Всего-то.

Я шёл полем по диагонали, постепенно приближаясь к домам и огородам. Когда я увидел в одном из дворов человека в военной форме и с белыми повязками на руках, было уже поздно что-либо предпринимать. Солнце ещё не село, было светло, и между нами было меньше ста метров. Он стоял лицом ко мне и что-то рассматривал. Я не придумал ничего лучше, как спокойно продолжить движение, сделав лицо кирпичом. Он не мог меня не увидеть. Но он никак не отреагировал на меня. Пока я проходил мимо, он развернулся и пошёл к дому. Я вспомнил рассказы про казаков – характерников, которые могли прикинуться корягой или зверем и пройти под носом у врага. Вряд ли бы мне удалось повторить этот фокус. Но тогда я так и не понял сам, как прошёл.

Делая вид, что никуда не тороплюсь, я пересёк поле и перешёл через дорогу, вдоль которой росли тополя. Сперва, под прикрытием тополей, я спустился вниз, ближе к домам. Пока не увидел «бэху» и «уазик», стоящие на той улице, по которой я сегодня ходил. Решив не нарываться, я нырнул в поле подсолнухов, за дорогой. И стал идти по рядам. Удаляясь от домов, посадки и пройденного только-что поля. Сзади завелась и поехала «бэха». Хлопнула дверь машины, видимо военные закончили в том дворе и уехали.

Подсолнечник был невысокий. Приходилось идти согнувшись и полуприсев, чтобы быть ниже. Иногда заросли пересекали «просеки», оставленные проехавшими «бэхами». Вдоль таких просек тянулась металлическая проволока. На севере виднелся водоём и дома. Проходя просветы в подсолнухах, я смотрел туда и представлял, что вижу себя глазами людей в здании. Вижу и теряю интерес, мне все равно, кто там бредёт по полю.

Иногда мне попадались детали амуниции. Какие-то ремешки, защита паха с бронежилета, наверно, сброшенная, как лишний вес. Похоже, я не первый, кто пробирался тут.

За полем начались посадки, и я пошёл, прикрываясь деревьями. Солнце уже село, начинало темнеть. Уже перед сумерками, не спеша, я дошёл до реки.

Это была река Кальмиус. Я разделся и, подняв вещи над головой, перешёл её вброд, проплывая несколько метров, где не получалось идти. Пришлось переходить два раза, чтобы перетащить одежду, обувь и кулёк с припасами. Потом, оставив всё на берегу, я зашёл в реку снова и ополоснулся.