Саундер ждёт хозяина - [14]

Мать таких вопросов не задавала. Она спросила только, удалось ли ему попасть в тюрьму и тепло ли там. Мальчик сказал, что тюремщик грубо обращается с посетителями, но не делает никаких замечаний заключённым. Он сам слышал, как некоторые заключённые даже поют.

Закончив свой рассказ, мальчик спросил, не появлялся ли Саундер. Прежде чем войти в дом, он уже заглянул под крыльцо и позвал Саундера.

Мальчик снова вышел во двор и стал звать Саундера, заглядывая под хижину со всех сторон. Он хотел зажечь фонарь, чтобы поискать под домом, но мать сказала:

— Повесь фонарь на место, сынок. Не к чему мучить себя. Поужинай, ведь ты умираешь с голоду.

После ужина мальчик наконец сказал:

— Отец не велел больше приходить к нему. Он обещал прислать весточку с проповедником.

Мальчик мешал дрова в плите. Он ждал, что мать спросит, держался ли он молодцом и не расстроил ли отца, но она молчала. Мальчик грелся у плиты, наблюдая за кучкой красноватых углей размером с ладонь. Ему казалось, что он видит краснолицего тюремщика, брошенного на пол тюрьмы и избитого. После долгого молчания кресло вдруг скрипнуло. Мальчик подпрыгнул от неожиданности, но мать этого не заметила. Она покачивалась в кресле, продолжая чистить орехи. Вначале она напевала мелодию без слов, а затем зашептала слова, но так, что они были слышны только ей самой:

Ты должен пройти той пустынной долиной,

Ты должен пройти её сам,

Ведь никто не пройдёт этот путь за тебя…

Когда мальчик лёг спать, он с удовольствием ощутил планки кровати сквозь соломенный матрац. От подушки пахло свежестью, наволочка была гладкой и мягкой. Он устал, но долго не мог заснуть. Он думал о витринах магазинов с выставленными товарами. Он думал о горящих свечах в окнах домов. Ему приснилось, что руки отца прикованы к тюремным прутьям и он стоит так в камере со склонённой головой. Потом мальчик попытался прочесть вслух вывески на лавках, и тут к нему подошёл волшебник и спросил:

«Сынок, ты хочешь учиться, не так ли?»

Утром мальчик лежал в кровати и слушал, как мать открывала и закрывала дверцу плиты. Вот она со скрипом подвинула вьюшку в трубе. Мать тихо напевала. Потом мальчику показалось, что он слышит другой знакомый звук — слабое повизгивание на крыльце. Он прислушался — нет, не может быть! Саундер всегда вначале царапался в дверь, а потом повизгивал, причём царапался громче, чем визжал. К тому же прошло уже почти два месяца, а мать говорила, что Саундер вернётся через неделю. Но всё-таки это не был сон — визг послышался опять. Мальчик, чтобы не замёрзнуть, спал в рубашке, поэтому, когда он вскочил с кровати, ему оставалось только натянуть комбинезон. Мать перестала петь и тоже прислушалась.

На крыльце хижины стоял на трёх лапах живой скелет когда-то могучего пса. Он помахал хвостом, и шкура мелкими волнами заходила взад-вперёд на рёбрах. Голова и плечо собаки с одной стороны были без шерсти, красновато-коричневого цвета: кислота дубовых листьев окрасила рану в цвет дублёной кожи. Одна передняя лапа болталась, не доставая до пола. На голове торчал обрубок уха, а вместо глаза была только тёмная глазница с осколком кости над ней. Пёс поднял неповреждённое ухо и взвизгнул. Его единственный глаз был устремлён вверх — на фонарь и охотничий мешок на стене. Пёс не видел мальчика и его матери, он искал своего хозяина.

— Бедное, бедное создание, — прошептала мать и пошла приготовить Саундеру чего-нибудь поесть.

Мальчик почувствовал приступ тошноты, он чуть не плакал, но всё же коснулся головы пса с той стороны, где сохранилась шкура. Тот быстрее замахал хвостом и лизнул мальчику руку.

Раздробленное плечо Саундера так и не срослось настолько, чтобы он мог ступать на эту лапу. И некогда великолепный охотник, повернув голову набок, чтобы видеть перед собой оставшимся глазом, ковылял по дороге на трёх лапах, но всегда не дальше того места, где в тот памятный день пытался вскочить на повозку, увозившую хозяина. А если Саундер грелся на солнце у обочины дороги или на крыльце хижины, его глаз всегда был устремлён в ту сторону, где исчез хозяин.

Мальчик привык к новому облику любимого пса. Он уже не обращал внимания на обрубок уха, а единственный глаз, смотревший на мальчика вопросительно, был добрым. Но почему же Саундер не лаял? Мальчик часто говорил матери:

— Ведь он не был ранен в шею. Он ест нормально, и на горле у него нет шрамов.

Но проходили день за днем, и когда мальчик щёлкал пальцами и восклицал:

— Саундер, мой хороший Саундер! — пёс не отвечал взволнованным лаем.

Если ночью слышался какой-нибудь шум, Саундер повизгивал громче, но он всегда только повизгивал.

До того как Саундера подстрелили, мать обычно говорила: «Возьми его миску, сынок» или: «Покорми свою собаку, сынок». Теперь же она сама брала миску и относила её Саундеру. Мальчик заметил, что мать, поставив миску на край крыльца, переставала напевать, замирала без движения и подолгу смотрела на охотничий фонарь и мешок, висевший без дела на стене…

* * *

С каждым днем город и тюрьма всё больше и больше отдалялись от хижины. Если бы отец не сказал «Не приходи больше», они не казались бы такими далёкими, думал мальчик. А неопределённость делала дни ожидания ещё тягостнее.