Сатирик - [2]

Униженный стыдомъ, не смѣлъ я глазъ поднять,

Страшась въ очахъ другихъ позоръ свой прочитать,

И гнѣвомъ я дрожалъ безсильнымъ, и впервые

Позналъ отчаянья мученья роковыя.

О, горе тяжкое! Какъ быть? Куда бѣжать?

Какъ гнусное клеймо безчестія сорвать?

Какъ вырвать изъ души воспоминаній жало?

Гдѣ скрыться отъ тоски? Куда главой усталой

Склониться, и душѣ покой и миръ обресть?

Гдѣ счастье? Гдѣ семья? Гдѣ родина и честь?

Все, все утрачено, все чуждо мнѣ!.. Ужели

На жизнь я осужденъ безъ славы и безъ цѣли?

Ужель мнѣ ничего въ ней рокъ не сохранилъ?

Ужель не обрѣту въ душъ я новыхъ силъ,

И Римскій гражданинъ, какъ рабъ тупой, безгласный

Безсмысленно пройду я жизни путь несчастный?

Нѣтъ! мнѣ оставили святые боги въ даръ

Святаго мщенія неугасимый жаръ,

Громовый, мощный стихъ, рѣчей потокъ сердитый,

И жало тонкое насмѣшки ядовитой.

Вотъ все, что я сберегъ средь бѣдствій и утратъ,

Чѣмъ гордъ и силенъ я, вотъ мой единый кладъ,

Оспорить и отнять его никто не можетъ,

Не сокрушитъ пожаръ и ржавчина не сгложетъ!

Да, знай и трепещи великій, гордый Римъ,

Не все подавлено величіемъ твоимъ,

Не все подкуплено твоимъ всесильнымъ златомъ,

Потоплено въ крови, усыплено развратомъ!

Ты грозенъ и могучъ, прославленъ, вознесенъ,

Ты вождь и судія безчисленныхъ племенъ,

Все гимнъ гремитъ тебѣ;– но льстивый гласъ народный

Не заглушитъ въ сердцахъ гласъ правды благородный,

И легіоны силъ безчисленныхъ твоихъ

Не покорятъ тебѣ мой непреклорный стихъ,

И повѣсть темную всѣхъ дѣлъ твоихъ презрѣнныхъ

Онъ грозно прогремитъ въ потомствахъ отдаленныхъ.

Такъ тяжкой скорбію и злобою томимъ,

Тебѣ я мщеніемъ грозилъ, могучій Римъ,

И слово я сдержалъ, и правды голосъ мочный

Раздался предъ тобой, и нѣги сонъ порочный,

И совѣсть онъ смутилъ въ сердцахъ твоихъ сыновъ,

И злобой отравилъ веселье ихъ пировъ.

И бѣдный гражданинъ, народомъ позабытый,

Я въ бой съ нимъ выступилъ упорный и открытый,

И ненавистенъ всѣмъ, и славенъ, силенъ сталъ, —

И шумный гласъ молвы торжественно призналъ,

Что свыше одаренъ я злой насмѣшки даромъ —

И понялъ я, что въ свѣтъ родился я не даромъ.

Съ тѣхъ поръ всѣ силы я, всю жизнь свою обрекъ

Искать, раскапывать и уличать порокъ;

Съ тѣхъ поръ заботливо, неутомимымъ окомъ,

Какъ за роскошною добычей, за порокомъ

Повсюду слѣдую, ловлю чуть видный слѣдъ,

И взору моему преградъ и тайны нѣтъ.

Ни въ темной улицѣ, ни въ термѣ потаенной,

Ни подъ личиною философа смиренной,

Нигдѣ порокъ и страсть себя не утаятъ,

Повсюду ихъ пронзитъ мой безпощадный взглядъ.

Какъ смѣлый рудокопъ, корыстью увлеченный,

Нисходитъ въ нѣдра горъ за глыбой драгоцѣнной,

Такъ погружаюсь я всей мыслію моей

Въ пучину мрачную пороковъ и страстей.

Сбираю жадно въ ней, какъ перлы дорогіе,

Дѣянья низкія, движенья сердца злыя,

И тайны гнусныя домашнихъ очаговъ,

Лелѣю въ памяти… И въ часъ ночныхъ трудовъ,

Пергаментъ развернувъ, и мыслію спокойной

Окинувъ золъ людскихъ весь хламъ и сбродъ нестройный,

Я рѣзвой Таліи лукавый слышу гласъ

И Поліимніи огнемъ воспламенясь,

Въ рѣчахъ безжалостныхъ согражданъ обличаю,

И на позорище народу выставляю.

И всюду дверь мосй сатирѣ отперта:

Молва передаетъ мой стихъ изъ устъ въ уста,

На рынкахъ, площадяхъ, порой въ сенатѣ самомъ

Всѣ внемлютъ съ жадностью летучимъ эпиграммамъ,

Упрекамъ, остротамъ и жалобамъ моимъ;

Намеки смѣлые, съ весельемъ сердца злымъ

Другъ другу на ухо тихонько повторяютъ,

И озираяся, съ улыбкой называютъ

Всѣ жертвы славныя мои по именамъ.

Слова мои дошли и къ чуждымъ племенамъ,

И изъ конца въ конецъ имперіи великой:

Въ Аѳины пышныя, въ край Галловъ полудикій,

И къ Нильскимъ берегамъ, и всюду за толпой

Чрезъ горы и моря пронесся голосъ мой.

И сердце веселю я мыслію отрадной,

Что словомъ праведнымъ сатиры безпощадной,

Передъ лицомъ толпы я развѣнчалъ порокъ;

Кумиры грозные съ подножія совлекъ;

Что, пробудивъ въ сердцахъ гласъ совѣсти сердитой,

Подлилъ я горечи въ напитокъ сибарита,

И злаго мытаря смутилъ безпечный сонъ,

И ложе мягкое преступныхъ дѣвъ и женъ

Усыпалъ камнями, и терніемъ колючимъ;

Что страшенъ голосъ мой временщикамъ могучимъ,

Что въ неприступные дворцы и термы ихъ

Ворвется силою мой разъяренный стихъ,

И грозно огласятъ роскошныя палаты

Моихъ гекзаметровъ суровые раскаты.