Сатанинский смех - [129]

Выйдя из конторы Пьера, Жан немедленно отправился к аптекарю. Он выбросил из головы все мысли о собственном спасении, положившись, как это часто делают люди в отчаянных ситуациях, на вдохновение, на неожиданные обстоятельства. Всю ночь после того, как он вернулся домой с пузырьком для Люсьены и еще одним для себя, если все пути окажутся отрезанными, Жан лежал, не в силах заснуть, пытаясь найти выход, и в конце концов под утро забылся усталым сном, не придумав никакого плана.

На следующий день он пожал руку Люсьены сквозь решетку, оставив в ее ладони маленький пузырек, и она, улыбнувшись, шепнула ему:

– Благодарю тебя, мой Жанно… – и потом добавила: – Ты… ты поцелуешь меня на прощание?

Он просунул руку сквозь решетку и привлек Люсьену к себе. Ее губы были ледяными, но постепенно они начали согреваться, стали невыразимо нежными. Она прижимала свои губы к его губам бесконечно долго, пока лица у обоих не стали мокрыми от смешавшихся слез.

– Спасибо, мой Жанно, – прошептала она, – и помни это… о некоей клятве до смерти… даже если до сих пор это и не было вполне правдой, сегодня ночью я покину этот мир, любя тебя всем сердцем…

В итоге Жерве ла Муат отправился на смерть один, вслед за Люсиль Демулен и вдовой Эбера и еще множеством людей, чьи преступления состояли в том, что они были знакомы, или замужем, или дружили не с теми людьми. Он умер, как и жил, элегантно.

Медленное, разрушающее нервы ожидание Жана продолжалось до первого термидора, 19 июля по старому календарю, и тянулось бы еще дольше, если бы не Николь.

Она ворвалась в их квартиру с его именем на устах. Жан, сидевший в глубоком кресле, взглянул на нее и насмешливо улыбнулся.

– Предполагалось, – сказал он, – что ты в Марселе, помнишь?

В его голосе не было удивления. Он давно уже знал, что она так и не уехала из Парижа, но у него было слишком много проблем, чтобы думать о ней. До тех пор пока она не тревожила его, он был спокоен. Обнаружил он это с некоторым удивлением. “Жизнь, – устало подумал он, – смягчает все, затушевывает все краски. Когда-то я готов был умереть ради этой женщины, а теперь…”

– Жан, – с трудом выговорила Николь, – ты должен помочь ему! Он на самом деле хороший человек и…

– Кто это хороший человек? – потребовала ответа Флоретта, остановившись в дверях. Голос ее был ледяным.

– Жюльен, ты его знаешь, тот, который говорит, что он мой муж…

– Ты не могла бы, – с ехидством заметила Флоретта, – разобраться со своими мужьями?

Николь изумленно уставилась на нее. Резкость Флоретты ее задела.

– Флор, – задохнулась она, – ты… ты сердишься на меня! За что, Флор? Чем я тебе досадила? Что я такого сделала?

– Ничего, – отозвалась Флоретта, – во всяком случае, для тебя это ничего. Полагаю, тебе не впервой завлекать чужих мужей к себе и держать их там всю ночь…

– О! – воскликнула Николь. – Но я не делала этого, Флор! Жан был у меня не больше десяти минут. Не моя вина, если он не пришел домой…

Всю жизнь в своем мире темноты, Флоретта прислушивалась к звучанию человеческих голосов и судила о людях по этому звучанию. Она отличала правду, когда слышала ее.

Очень спокойно она подошла к креслу, где сидел Жан, и коснулась губами его щеки.

– Прости меня, любимый, – сказала она. – И ты тоже, Николь. Я плохо о тебе подумала и сожалею…

– Значит, – продолжала Николь в своей странной рассеянной манере, – это уже не имеет значения. Жан, ты должен помочь ему! Они арестовали его и будут судить. Ты адвокат, и ты…

– Нет! – вырвалось у Флоретты. – Нет, Жан, нет!

– Почему нет, Флор? – спросила Николь. – Если Жан ему не поможет, его гильотинируют…

– Его гильотинируют, даже если Жан станет ему помогать, – выпалила Флоретта, – а потом они убьют Жана за то, что он пытался ему помочь! Послушай, Николь, постарайся понять. Они казнили Манюэля только за то, что он отказался свидетельствовать против королевы; они казнят людей только за то, что их видели, как они разговаривали с Дантоном; они казнили Люсиль Демулен и бедную мадам Эбер только за то, что они были женами своих мужей; казнили твою подругу мадам Ролан, потому что она была замужем за жирондистом. Все, кого мы встречали в ее доме, мертвы, гильотинированы или их затравили до смерти: Ролан покончил с собой, Клавьер убил себя, Кондорсе принял яд, Петион и Бюзо застрелились, и их трупы достались волкам! И это только те люди, которых мы знали. Понимаешь, о чем ты просишь? Чтобы мой Жан отправился и отдал свою жизнь за человека, которого он почти не знает! Ты этого хочешь, Николь?

– Нет, – прошептала Николь, голос ее дрожал от невыносимого ужаса. – О, Боже, нет!

– Где он находится? – спросил Жан.

– В Люксембургском дворце. Но, Жан, ты не можешь…

– Жан! – закричала Флоретта. – Ты не можешь! Я не могу пустить тебя, не могу…

Жан медленно встал.

– Послушай, голубка, – нежно сказал он, – я собирался рассказать тебе об этом, теперь я уже не могу скрывать – я объявлен вне закона…

– Жан! – всхлипнула Флоретта. – О, нет, Жан, нет…

Жан подошел и нежно обнял ее.

– Документ, который принесли тогда те люди, – медленно сказал он, – был приостановленный приказ о моем аресте. Это дело техники, причина в том, что они еще не готовы нанести удар. Но этот приказ означает, что я не могу покинуть Париж. У меня нет документов, а все ворота из города охраняются. Так что в этих обстоятельствах, любимая, я предпочитаю защищать месье Ламона. Предпочитаю бросить им вызов и погибнуть, сражаясь. Я уже получил паспорта для тебя и Николь, вы выедете в Швейцарию и оттуда в Англию. Мой брат Бертран там…