Сатана в церкви - [10]

Он подал находку Корбетту, который долго разглядывал нитки, прежде чем положить их в свою сумку, а врач тем временем смотрел на чиновника, скривив маленький рот.

— Вот и все. Остальное соответствует добровольному уходу из жизни. Кишки и желудок пустые, лицо синюшного цвета, язык распух и покусан, глаза вылезли из орбит.

— Всё? И ничего такого, что говорило бы об убийстве? — нетерпеливо перебил его Корбетт.

— Полагаю, — растягивая слова, проговорил Паджетт, — все было, как я сказал. Скорее всего, Дюкет убил Крепина, спрятался в церкви и от страха или из-за угрызений совести покончил с собой.

— А больше ничего примечательного вы не обнаружили? — не отступался Корбетт. Он поднял руку, как бы прося врача умерить раздражение. — Ваш отчет очень подробен. Лорд-канцлер сам подчеркнул это, но, возможно, было что-то такое, что вы отметили, но не описали как не имеющее отношения к делу?

— Лишь одно. У Дюкета на предплечьях были синяки, но, скорее всего, они не имеют отношения к его смерти.

Корбетт улыбнулся:

— Спасибо, господин Паджетт. Если вспомните что-нибудь еще, сообщите в канцелярию.

Прежде чем ошарашенный врач успел ответить, Корбетт закрыл за собой дверь и зашагал в направлении Чипсайд-стрит.

Бледное солнце пробивалось сквозь легкие облака на синем небе, освещая обычную людскую толпу, двигавшуюся к Чипсайду. Писцы с переносными ящиками для письменных принадлежностей уже изготовились к работе. Повсюду расставляли прилавки, открывали ставни — начинался очередной день. Здесь были купцы во фламандских бобровых шапках и кожаных сапогах, законоведы со свитками под мышкой, ученики и подмастерья в плащах и тесных штанах, женщины любого вида и любого ремесла. Там же были надменные дамы в тяжелых платьях в складку и с низко повязанными поясами, украшенные драгоценными камнями, в полотняных чепцах и плащах, подбитых мехом, защищавших их нежные тела от холода.

Корбетта, привыкшего к тишине канцелярии, раздражал шум и уличные крики. Торговцы всех мастей старались привлечь его внимание. Драпировщики трясли бархатом, шелком, батистом. В обжорном ряду предлагали жареные ребрышки, угрей, мясные пироги, приправленные луком и чесноком. Два торговца подрались из-за партии оловянной посуды. Корбетт бдительно следил за своим кошелем, придерживая его под плащом — в городе орудовало несметное множество воров. Цепочка их незадачливых собратьев, уже осужденных, пробивалась сквозь толпу в окружении констеблей, которые переводили своих подопечных из тюрьмы Тан в тюрьму Ньюгейт, и остававшиеся на свободе счастливчики вовсю издевались над бедолагами. Две шлюхи в нижних юбках, тоже шествовавшие в процессии, изображали раскаяние, однако, судя по их смелым взглядам и дерзкому виду, а также по похотливым смешкам в толпе, было очевидно, что не за горами тот день, когда они снова примутся за свое ремесло.

Толпа все прибывала, и Корбетт испугался, вспомнив, как много лет назад в Уэльсе людей задавили насмерть перед королевским шатром. Однако вскоре ему удалось выбраться из толчеи, и он оказался перед воротами церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. Вновь ему стало не по себе от веющего здесь мерзостного духа запустения, и он опять попытался вспомнить, откуда ему известно об этой церкви, но память отказывала. Тут не было никого, кроме нескольких зевак, да и те мгновенно исчезли, завидев черную рясу отца настоятеля, который вышел навстречу Корбетту.

— Это вы, господин чиновник, — проговорил Беллет, протягивая костлявую руку, которую Корбетт пожал, чувствуя, что бледное, изможденное лицо священника и его черное одеяние страшат его еще сильнее, чем во время их первой встречи.

— Я пришел осмотреть церковь, — резче, чем ему хотелось, произнес Корбетт. — Пока светло.

— Пойдемте, я все покажу, — спокойно ответил священник, и Корбетт решил, что Беллет не столь насторожен, как накануне, однако лишь кивнул, позволяя настоятелю сопровождать его к главному входу.

Внутри было темно, стоял затхлый запах плесени. Корбетт остановился, огляделся, и его внимание привлекла узкая, обитая железом дверь слева. Забыв обо всем остальном, он направился прямиком к ней.

— Дверь заперта, — поспешно заявил Беллет. — Заперта уже много месяцев. Она ведет на колокольню и крышу башни, если желаете…

Его голос понемногу стих, словно священнику стало скучно и расхотелось договаривать фразу до конца.

— Да, — брюзгливо отозвался Корбетт. — Желаю. Отоприте!

Раздвинув губы в полуулыбке, священник зазвенел тяжелой связкой ключей и отпер железную дверь. Она громко заскрипела ржавыми петлями, словно не желая открываться. Корбетт прошел мимо священника и стал подниматься по отсыревшей, покрытой плесенью винтовой лестнице. Не обращая внимания на молчащие бронзовые колокола, Корбетт отодвинул железные засовы и принялся толкать тяжелую деревянную крышку люка над головой, пока она не поддалась и не стала со скрипом подниматься.

Лицо Корбетта обдуло ветром, когда он встал на крыше башни. Подойдя к низкому зубчатому барьеру, он с головокружительной высоты посмотрел туда, где, до смешного маленький, лежал Чипсайд. Город тянулся во все стороны, на юг уходили крыши бесчисленных домов, а на севере, за Ньюгейтом и старой городской стеной, виднелись коричневая полоса земли и покрытые снегом поля. Оглядевшись, Корбетт понял, что здесь нетрудно спрятаться, а потом спуститься вниз, хотя люк и дверь в башню выглядели так, словно к ним не прикасались много лет, и незваного гостя наверняка услышали бы и Дюкет, и караульные с половиной Чипсайд-стрит в придачу. Покачав головой, Корбетт отправился в обратный путь. Священник ждал его с саркастической усмешкой на землисто-бледном лице.