Сармат. Все романы о легендарном майоре спецназа - [10]

Американец с ненавистью посмотрел на него, скривил в брезгливой усмешке рот и отвернулся.

– Пей! – крикнул обозленный Сарматов. Схватив полковника за волосы, он сунул его головой в воду. Тот, захлебываясь, стал пить. И когда наконец Сарматов отпустил его, американец яростно заорал:

– Большевистский садист! Ублюдок!

Сарматов, ничем не выдавая кипящей в нем ярости, стоял над неистовствующим американцем и бесстрастно наблюдал за ним. Тот продолжал выкрикивать:

– Русская свинья, ты слышал когда-нибудь о Женевской конвенции? Я требую…

– Засунь свои требования себе в задницу, полковник! – наконец перебил его Сарматов. – Возможно, я – дерьмо, но и ты не конфетка. До таких, как мы с тобой, Женевской конвенции о военнопленных дела нет. Будто не знаешь, что в случае чего и тебя, и меня просто выбросят на свалку с проломленными черепами.

– Дерьмо! – опять взвился американец.

– Сармат, привести его в чувство, что ли? – спросил Бурлак. – Сколько эту вонь терпеть?!

– Отставить! – остановил его Сарматов и прислушался.

По ущелью катился нарастающий грохот.

– Вертушки ребят морозят, – со странным равнодушием обронил Силин.

Чем дольше Сарматов вслушивался в грохот, тем заметнее светлело его лицо.

– Оторвались наши мужики, Сашок! – закричал он, хлопая Силина по плечу. – Ты вслушайся… Как тогда в Анголе, неприцельно лупят – по площадям.

– Похоже на то! – подтвердил Бурлак.

Силин равнодушно кивнул, продолжая пялиться невидящими глазами в какую-то одному ему известную точку.

* * *

Полуденное солнце наполнило ущелье влажным зноем. По самому краю берега вилась еле заметная тропка.

Американец, прикованный наручником к Сарматову, пытался идти сам, но ноги его не держали. Оступившись, он с размаху рухнул в воду, увлекая за собой ненавистного майора.

– Воздух! – вдруг крикнул Алан.

И опять все замерли, упав на острые камни и стараясь как можно плотнее слиться с ними.

Три черных вертолета пронеслись над ущельем в сторону пакистанской границы, а навстречу им в сторону «зеленки» пошли еще три. Опять по ущелью прокатился грохот близких взрывов. Сарматов, чуть приподнявшись над землей, дернул американца за здоровую руку.

– Мистер, как вас там, эта громкая музыка не наводит вас на некоторые раздумья?.. – Он показал на часы. – Пятый час молотят…

– Дерьмо!.. Ублюдок! – прошипел тот и, отвернувшись, здоровой рукой расстегнул «молнию» на брюках. Сарматов тут же схватил флягу и подставил ее под струю мочи:

– Сюда, мистер, сюда… Да не стесняйся – здесь педиков и баб нет!

Происходящее вызвало общий интерес, даже отрешенно молчащий Силин оживился.

– Зачем тебе его анализ? – удивленно спросил он. – В гости к богу можно и так…

– А это чтоб в приемной у апостола Павла в очереди не торчать, – ответил Сарматов и сунул флягу под нос американцу.

– Пей, полковник!.. Пей, выхода у тебя нет!..

Американец отшатнулся, посмотрел на майора с такой яростью, что, если бы взглядом можно было убивать, Сарматов уже давно бы умер в муках.

– Командир, ты что это? – ошалело спросил Алан. – Мы так не договаривались!

– Молчать, старлей! – оборвал его Сарматов.

– Вонючий садист! – выкрикнул американец и зашелся в рвотных судорогах. – Ты не русский офицер! Ты есть мразь!

– Не пускай пузыри, полковник! – устало отмахнулся Сарматов. – Мне они начинают действовать на нервы. Я тебе, между прочим, предлагаю за неимением лучшего древний казачий способ спасения от гангрены. Поверь, в чем, в чем, а в ранах, колотых и стреляных, мои предки толк знали!

– Казачий способ? – на ломаном русском недоверчиво переспросил американец. – Ты есть казакус?..

– Дед был «казакус», отец был сын казачий, а я – хрен собачий! – усмехнувшись, ответил Сарматов, протягивая флягу. – Пей, полковник, и не ломайся, как целка!

Тот потянулся к фляге, но, едва поднеся ее ко рту, снова зашелся в рвотных спазмах и беспомощно посмотрел на Сарматова.

Сарматов кивнул Алану. Тот подошел и, запрокинув американцу голову, крепко зажал ее руками. Часть содержимого фляги Сарматов вылил полковнику в рот, а остатками полил окровавленный бинт на его предплечье. Американец брезгливо поморщился.

– Что поделаешь, полковник! – глядя на него с сочувствием, сказал Сарматов. – Война красива в ваших голливудских боевиках, а в жизни она всегда пахнет дерьмом, мочой и блевотиной, не так ли?

– Йес! – выдавил полковник.

– Похоже, мы начинаем понимать друг друга! – усмехнулся Сарматов, взваливая раненого на плечи. – В путь, мужики!

* * *

И снова тяжелое дыхание, хрип усталых людей, стоны американца, а из «зеленки» – громыхание взрывов и клекот боевых вертолетов, методично прочесывающих территорию.

Идти трудно. Тяжелые армейские ботинки периодически оскальзываются на мокрых от росы камнях. Влажный жаркий воздух забивает легкие, и дышать почти невозможно. Над головой вьются тучи каких-то мелких, больно жалящих мошек. Качается в такт шагам опрокинутый над хребтом узкий серп месяца. Где-то совсем рядом надрываются в истеричном вое шакалы. Их желто-зеленые глаза церковными свечами блуждают среди каменных завалов.

– Вот твари! – поежился Силин. – Верняк – наведут «духов»!

– Не психуй! – прохрипел Сарматов, склонившийся под тяжеленным, как племенной бык, американцем. – «Духи» пошли за нами всего с час назад.