Саргассово море - [8]

В три часа двадцать минут все было исправлено. Я измерил запас бензина, — его оставалось только на двенадцать часов полета. До Бермудских островов в самом благоприятном случае еще предстояло две тысячи километров; даже принимая выигрыш, вследствие вращения земли, дневных часов, я все же не мог попасть туда засветло. Сверх того, я чувствовал значительную усталость. Сообразив все это, я решил провести ночь на месте и не трогаться до зари.

У меня еще оставалась кой-какая провизия. Я соорудил себе скромную закуску, выпил немного кофе со спиртом.

Половину бутылки я оставил про запас на дальнейший путь.

После завтрака я пришел в довольна благодушное настроение и приготовился соснуть.

Конечно, на Бермудских островах должны были беспокоиться обо мне, но у меня не было возможности сообщить, в какую передрягу я попал; самое лучшее было философски отнестись к моему приключению.

Прежде чем сомкнуть глаза, я еще раз осмотрелся вокруг; солнце спускалось к горизонту несколько влево от меня; я думал о необычайности моего положения. Один среди этой странной морской флоры! Я был почти доволен, что мне пришлось познакомиться с этим знаменитым Саргассовым морем, на которое натолкнулся в своем первом путешествии Христофор Колумб. Саргассово море!..

Я закрыл глаза, и предо мной встала картина, как Лели Бобсон, склонившись над картой в моем кабинете, с трудом произносит название, которое ей впервые пришлось прочитать; на этом я и задремал, чувствуя улыбку на своем лице.

Когда я проснулся, солнце стояло уже высоко; мне понадобилось несколько секунд, чтобы припомнить события минувшего дня. После пережитого утомления я проспал всю ночь, как убитый, и проснулся со свежей головой, только в пояснице чувствовалась боль, так как спать пришлось самым неудобным образом.

Я приподнялся и с проклятием расправил свои члены. Чтобы подбодриться, я выпил немного кофе; очень не прочь я был что-нибудь съесть, но все мои запасы исчерпались еще накануне вечером.

Часы показывали пять часов утра; пора было отправляться; минуту спустя зашумел мой пропеллер. Но, к моему большому удивлению, аппарат не трогался с места. Я пустил мотор полным ходом, но должен был сейчас же его выключить, так как гидроплан, оставаясь на месте, чуть не опрокинулся… Что же случилось? Наклонившись вниз, я увидел, что поплавки совершенно запутались в водорослях, мешавших аэроплану двигаться. На висках у меня выступил холодный пот. Я оказался пленником водорослей, улететь было невозможно. Мне предстояло увязнуть в этой беспредельности, где никто не мог прийти мне на помощь.

Руки мои дрожали. С минуту я был совершенно подавлен.

Но усилием воли я заставил себя успокоиться и снова пустил мотор, надеясь, что его триста лошадиных сил вырвут гидроплан из тенет водорослей.

Напрасно «Икар» старался освободиться; он дрожал всеми своими нервами, а его скелет трещал, но я снова принужден был выключить мотор, так как задняя часть аппарата приподнялась и он неизбежно должен был опрокинуться при дальнейшей работе мотора.

Оставалось одно: попытаться освободить поплавки от водорослей. Уцепившись одной рукой за стойки, я с энергией отчаянья принялся отрывать водоросли, нагромоздившиеся за ночь вокруг гидроплана.

Наполовину погрузившись в воду над пучиной океана, я пачками отрывал траву и отбрасывал ее прочь. Прошел час, и я был совершенно измучен, но должен был убедиться, что моя работа бесплодна; я удалял водоросли с одной стороны, а в это время саргассы опутывали поплавки с другой, присасываясь к ним тысячами усиков, чтобы удержать свою добычу.

Что мог поделать я со своими ограниченными силами человека перед этой непреклонной стихией, которая противополагала инертность тысячи километров нагромоздившихся веками водорослей мощи человеческого знания, олицетворенной в «Икаре» с его тремястами сил?

Совершенно растерянный, я взобрался на гидроплан и тяжело опустился на сиденье. Кровь стучала в ушах, голова кружилась; не знаю, сколько времени оставался я в полной прострации с хаосом мыслей в голове. Мало-помалу меня охватил леденящий ужас: я погибал. Никаких надежд на помощь; никакое судно, никакое живое существо не может проникнуть сюда. «Икар» навсегда утратил подвижность. Мне было суждено погибнуть от жажды и голода в этой ужасной пустыне! И никто никогда даже не узнает, что случилось со мной. До той поры я не знал, что такое страх, а теперь его омерзительный призрак схватил меня за горло; мои зубы стучали, сердце колотилось в груди так, точно хотело вырваться оттуда; крупные капли холодного пота струились по моему лицу, волосы прилипали к вискам; казалось, какая-то неумолимая жестокая рука выворачивает мои внутренности.

Я начал вопить, как безумный, и всматривался вокруг себя, как будто кто-нибудь мог ответить на мой призыв; неподвижная, беспредельная зеленая гладь расстилалась предо мною; ни единой неровности до самого горизонта, где восходило величественное, безмятежное, спокойное солнце.

Дикий гнев охватил меня перед лицом этого инертного спокойствия.

Я больше не дрожал. Я поносил бесчувственные стихии, я проклинал солнце, я осыпал богохульствами божество, я издевался над самим собой за глупость, за бессмысленную и безумную авантюру, в которую ввязался. Я ругал и вас, дорогие друзья, за то, что вы не помешали моему путешествию. Внезапно я разъярился на самый «Икар», который был так дорог мне; в неописуемом гневе я хотел его уничтожить; я принялся неистово колотить о него кулаками.