Саракш: Кольцо ненависти - [44]

Согласно расчетам Генерального штаба Островной Империи, для гарантированного разрушения столицы противника (с учетом рассеивания ракет, выпущенных с предельной дистанции, а также того, что часть баллистических снарядов может быть сбита) требовалось шестнадцать ракет. Это число было увеличено до двадцати: предполагалось, что несколько установок могут быть уничтожены еще на марше или во время развертывания. Островная Империя смогла дать своему флоту только двадцать атомных зарядов, и все они нужны были для нанесения удара по вражеской столице. Столица непременно должна была быть разрушена: в этом случае, как полагали стратеги Белого Города, в бывшей Стране Отцов воцарится хаос и вся она ляжет под ноги победителей-айкров. И поэтому никакое разделение ударных ядерных сил даже не обсуждалось.

Однако в ходе операции, когда выяснилось, что все установки могут без потерь быть переброшены в стартовый район, появилось у старого воина желание придержать часть ракет в резерве — так, на всякий случай (чувствовал он, что противник готовит какой-то сюрприз). Но адмирал Сугга Хоронити отогнал эту мысль — он должен разрушить вражескую столицу, а все остальное уже неважно — и теперь обвинял себя в том, что не внял предостережению интуиции.

Об этих мыслях адмирала не знал никто, и никто не смог бы поставить ему в вину то, что он не нарушил принятый план и не сократил количество ракет, предназначенных для нанесения решающего удара, однако сам адмирал знал: да, он допустил ошибку и должен за нее ответить. Каста воинов Благословенных Островов с самого раннего детства воспитывала своих сыновей в древних традициях — ей не нужны были никакие башни-излучатели, чтобы вырастить из них беспощадных бойцов, безоговорочно следовавших принципам чести, при утрате которой сама жизнь уже не имеет смысла. Кодекс истинных воинов-айкров был непонятен обитателям материка — они считали островитян тупоголовыми кровожадными дикарями, не доросшими до общесаракшианских ценностей.

Над мостиком субмарины с протяжным жалобным криком пронеслась ширококрылая белая птица, вестник Владыки Глубин. Адмирал Хоронити проводил ее взглядом, посмотрел на тускнеющее небо, вынул из ножен кортик, проверил пальцем остроту его лезвия и без всяких колебаний, одним рассчитанным движением перерезал себе горло.

* * *

Берег был замусорен, а вернее сказать, загажен. На пляже, где отдохнуло множество людей, всегда остается какой-то бытовой мусор, даже если люди эти очень аккуратны и не раскидывают где попало разные упаковки, обертки и прочую мелочь. А если по этому берегу прошлись тысячи людей, нимало не озабоченных чистотой и порядком и явившихся сюда не для отдыха, а совсем с другими намерениями, для осуществления которых они прихватили с собой массу смертоносных приспособлений, картина получается и вовсе неприглядная. И запах — смрад нечистого места, где убивали и умирали; запах смерти, злой и бессмысленной.

Там и сям, на плоской поверхности пляжа виднелись бесформенные кучи. Из чего они состоят, Максиму не очень хотелось рассматривать — то ли одежда, то ли изуродованные трупы, то ли еще какая-нибудь гадость, — ему с лихвой хватило того, что он увидел в городе. Медузами колыхались на волнах серые кепи; в полосе прибоя вяло шевелилась десантная шлюпка — выползала, шурша днищем по гальке, и снова сползала с берега с отступающей волной, словно диковинный морской зверь, силящийся выбраться на сушу. Другая шлюпка, перевернутая, высовывала из воды покатое тускло-блестящее днище, украшенное сквозной пробоиной с рваными краями. Потом Максим заметил оторванную ногу в шнурованном сапоге, торчавшую из песка, и отвернулся.

Горизонт был чист. Белые субмарины, вышедшие из-под лучевого удара, давно скрылись в глубине и отошли на безопасное расстояние, только метрах в ста от берега торчала из-под воды одинокая рубка, на которую волны уже забросили бурые пряди водорослей.

А по всему берегу сидели люди — тысячи людей, одетых в серую форму десантников Островной Империи. Пленные, десятки тысяч пленных — они сидели, опустив головы, под дулами автоматов легионеров и ополченцев, оцепивших всю эту толпу, и под прицелами танковых орудий и пулеметов — железная шеренга «драконов» тянулась вдоль всего берега насколько хватало глаз. Излучателей среди них видно не было: наверное, подумал Максим, предусмотрительный Странник уже отвел эти драгоценные машины от береговой черты, а то еще прилетит с океана островная ракета с не самой приятной начинкой.

Максим смотрел на пленных айкров с двойственным чувством. Они вроде бы были похожи на людей — внешне похожи, — но перед его глазами еще стояли картины увиденного в городе: разрушенные дома, трупы, растертые по асфальту гусеницами танков-амфибий, и другие трупы — трупы тех, кого эти островитяне убили уже не в бою, а после боя, спокойно и хладнокровно, с фантазией. Особенно поразила Максима легковая автомашина, сожженная вместе с находившимися в ней людьми — судя по всему, их туда запихивали специально, утаптывая и утрамбовывая. Сколько всего людей погибло в этой огромной консервной банке, залитой напалмом, сказать было трудно — весь салон был забит спекшейся черной массой, из которой через выбитые окна машины торчали облизанные огнем скрюченные руки и ноги, глянцевито поблескивающие на солнце. Максим почувствовал тошноту, а Сикорски только сумрачно взглянул на эту чудовищную братскую могилу и зашагал дальше, хрустя битым стеклом, усыпавшим мостовые несчастного города-порта. Да разве это люди, подумал тогда Максим, это звери, нет, они хуже зверей…