Sarah-fan: Еврейский романс - [4]

На станции выходил он один. Огляделся, втянул в себя воздух: пахнуло чем-то забытым и очень родным. Город, как ему показалось, совсем не изменился — такой же маленький, уютный, по-провинциальному тихий. На привокзальной площади сиротливо стояло несколько такси, но он прошел мимо. Проводил взглядом автобус, старый допотопный ЛАЗ. Сзади, у окна стояла девчушка, чье лицо ему показалось знакомым. Глупость, конечно — все его знакомые девчушки давно уже тетки взрослые. Разве что дочек нарожали, вот ему и почудилось… Он все же помахал ей рукой, она после некоторых колебаний ответила ему тем же. Почему-то было приятно, что смутилась, что ответила.

Судя по всему, рыночная стихия до городка пока не дошла. Никаких тебе ларьков, иностранных названий, кричащих реклам, — все тот же советский набор: гастроном, ткани, обувь. И даже главная гостиница по-прежнему называлась “Мир”. И мест в ней, разумеется, по-прежнему не было. Андрей не терял надежды уболтать администратора, говорил, что ему всего на три дня, что положение у него безвыходное, что больше остановиться негде. Дама была суха и непреклонна, подействовала на нее, как ни странно, лишь информация о том, что он не был в городе двадцать лет и что, скорее всего, никогда уже не будет, поскольку вообще уезжает из страны. Она, наконец, смилостивилась и предложила люкс, предупредив, что он дорогой. Андрей попросил уточнить степень этой дороговизны. Десять в сутки плюс пятьдесят процентов “бронь”, всего за три дня выходит тридцать пять. Номер хороший, убеждала она, — две комнаты, телевизор, холодильник, телефон.

Это было дороговато даже по московским меркам, но пришлось согласиться. Он заполнил листок своими данными и вместе с паспортом положил на стойку. Когда выкладывал из сумки четырнадцать банковских пачек, она уже протягивала ему ключи. Рука администратора на секунду дрогнула и задержалась.

— Других, к сожалению, нет, — Андрей торопливо забрал у нее ключи, опасаясь, что ее смутят эти мелкие купюры, и она вдруг передумает.

Номер оказался так себе: выцветшие шторы из бархата, громоздкий и столь же старый телевизор, необъятных размеров кровать, накрытая пошлым пледом. И даже телефон был не кнопочный, а дисковый, с буквами напротив цифр. По автоматической дозвониться не удалось, и Андрей заказал трехминутный разговор через оператора.

И тут стало происходить нечто странное и непонятное. Сначала пришел швейцар и, протягивая ему квитанцию, просил почему-то не волноваться и обещал, что все будет в целости и сохранности. А что, собственно, у него красть?.. Потом зазвонил телефон: оператор сообщила, что соединить его не может, поскольку в Москве нет номеров, начинающихся на девятку. Довод, что звонит он не куда-нибудь, а себе домой, ее не убедил. Словом, дурдом полный!

Старый “Рубин” принимал только две программы: по одной с чудовищным искажением цвета показывали мультфильм, по второй — нечто документальное. Андрей вынул из сумки несессер и отправился в ванную. Уже бреясь, прислушался к доносившимся из номера звукам, и что-то его насторожило. Он вышел в комнату, посмотрел на экран. Документальный фильм уж слишком изощренно и долго издевался над советской системой. Неведомый автор как бы воспроизводил блок теленовостей во всей их дебильности; даже Балашов появился с его знаменитой интонацией: “И о погоде…”. На душе стало совсем тревожно. Это была еще не догадка, а ее робкая тень, но мысли в голову лезли нелепые и чудовищные. Чтобы отвлечься, Андрей заставил себя вернуться в ванную, добрился, протер щеки лосьоном. “Я просто не выспался, — подумал он. — Это глюки, как любит говорить Олежка”. Надевая свежую рубашку, увидел квитанцию, прочитал. Из нее следовало, что деньги взяты на хранение. “Не ве-рю! — хотелось кричать ему. — Все равно не верю!”

Спустился в холл, чтобы купить газеты, но их не оказалось. Спросил, почему? Потому что все раскупили, ответила киоскерша. А журналы? И журналы. Спросил, сколько стоят сигареты “Столичные”. Шестьдесят, ответили ему. Шестьдесят чего? Девушка пристально посмотрела на него, не понимая, то ли пристает, то ли просто придуривается. Андрей протянул ей четвертной, она отсчитала сдачу. И тут же земля поплыла из-под ног.

— Вы меня просто убили, — выдохнул он.

— Это чем же? — игриво спросила та, посчитав, что все-таки пристает.

Андрей не ответил. Он находился в таком ступоре, что уже ничего не видел и не слышал. Киоскерша еще что-то говорила, потом достала из-под прилавка свернутую трубочкой газету, заговорщицки попросила:

— Только здесь не читайте, хорошо?..

“Комсомолку” он развернул уже в ресторане, на первой полосе стояла дата — 29 июня 1970 года. После нескольких рюмок коньяка первый шок вроде бы прошел, но ирреальность происходящего в голове по-прежнему не укладывалась.

Если бы он не был человеком науки… Впрочем, это ничего не меняло. Галлюцинациями он никогда не страдал, да и слишком реален и подробен этот мир, чтобы показаться бредом. Как жаль, что он не любил фантастику, возможно, там описана подобная ситуация, и было бы хоть немного понятней, как себя вести и чего ожидать. Но даже в этих идиотских романах, насколько он себе представляет, всегда есть какая-то сила, перемещающая человека: машина времени, магический кристалл, сделка с дьяволом, наконец.