Sarah-fan: Еврейский романс - [3]

Предотъездная лихорадка выводила его из себя, он старался как можно реже бывать дома. Но в институте уже практически нечего было делать, финансирование урезали, все проекты его лаборатории зависли в неопределенности. Работа, конечно, всегда находилась, но общая суета делала ее малопродуктивной. О его отъезде практически все знали, но он продолжал вести себя так, словно все это еще весьма проблематично. Впрочем, он и на самом деле до конца не верил в свой отъезд и малодушно надеялся, что по какой-то причине все сорвется.

Дети жили на даче, под присмотром тещи. Андрей наезжал туда через день, но прежней, привычной радости от общения не испытывал. Пребывание во взвешенном состоянии и общая неопределенность во всем придавала разговорам с детьми ту нервозность и суетливость, от которой он и бежал из дома. Тем временем Сандра, распродав практически всю мебель и бытовую технику, взялась за библиотеку. Книги по специальности она, естественно, не трогала, да и кому они сейчас нужны; а вот всю художественную литературу распродала буквально в два дня. Было несколько авторов, на которых, как ему казалось, у нее не поднимется рука. Скажем, Трифонов. Этот коричневый четырехтомник был их семейной библией: сколько раз вместе перечитывали, обсуждали, спорили… И вот, словно вынули что-то из сердца. Было такое ощущение, что в сумку рыночного барыги были брошены не книги, а нечто глубоко личное, почти интимное. Андрей злился весь вечер. “Зачем тебе там Трифонов?” — жена смотрела на него как на глупое, несмышленое дитя. Он взорвался, наговорил резкостей. Долго в одиночестве курил на кухне, потом пошел мириться. Жена права, думал он. Решение принято, все остальное технология. Бессмысленно начинать новую жизнь, цепляясь за рудименты старой. Все увезти невозможно, пересылать дорого, книги — особенно. Станет в Америке тоскливо без Юрия Валентиновича — выпишу по каталогу или куплю на Брайтоне; в любом случае выйдет дешевле. В ту ночь они любили друг друга с почти юношеской страстью. Гулкая, полупустая квартира, отсутствие в соседних комнатах детей и предвкушение грядущих глобальных перемен позволили на время ощутить себя молодыми, полными сил и надежд.

В течение двух дней был решен вопрос с визами и билетами. Оставалась еще неделя на окончательные сборы. Андрей взял расчет на работе, отгулял отвальную, почистил последние дела и ощутил себя свободным как птица. Которая, правда, лететь еще не готова. Чтобы не путаться у жены под ногами, он решил съездить куда-нибудь дня на четыре. Сначала хотел по Золотому кольцу или в Питер, но потом вдруг возникло желание посетить свою малую родину, где не был почти двадцать лет. Без этого прощание казалось не полным. Сандра, как он и предполагал, это решение одобрила.

Проблема, как это ни странно, образовалась там, где ее меньше всего можно было ожидать, — с деньгами. Точнее, с рублями, ибо все вырученное от продажи вещей было обращено в доллары, а в сбербанке, где Андрей закрывал свой едва не забытый в суете счет, оказалась проблема с наличностью. Пришлось брать мелочью — получилась чуть ли не полная сумка из двадцатипятирублевок. Чертыхаясь на власти и инфляцию, Андрей поперся с этим непредвиденным багажом на вокзал. Билетов в кассе, понятное дело, не было, хотя через его городок проходят почти все поезда, идущие на Урал. Впрочем, он уже несколько адаптировался к нынешней жизни и знал, что за два-три номинала можно купить практически все и везде. Так и оказалось — крутящийся у касс вокзальный жучило предложил ему свои услуги, и уже через пять минут Андрей заходил в купейный вагон своего поезда.

Внутри все показалось ободранным, грязным, вонючим. Купе было заставлено сумками и тюками, за столиком, не дожидаясь отхода поезда, пировала полупьяная компания. От предложения присоединиться к ним Андрей отказался, забросил наверх свою сумку, сел в уголке. Из разговоров он понял, что все его попутчики возили в Москву продукты, назад тащили барахло; тем и жили. Судя по всему, жили неплохо, хотя власть костерили нещадно. Андрей вышел покурить в тамбур, такой же загаженный, как и весь вагон. В окне проплывали московские окраины, на душе было зыбко и неспокойно.

Проводник выдал ему серое влажное белье, предложил расплатиться сразу за все, включая не выпитый чай, и посоветовал не оставлять на полу обувь, чтобы не сперли. На верхней полке, где Андрей читал перед сном, было все так же неуютно и дискомфортно. Ноги упирались в чью-то сумку, снизу доносился пьяный матерок, пахло дешевой водкой, потом и кислой капустой. Он думал, что не уснет, пока эта пьяная братия не угомонится, но веки отяжелели, мысли спутались, и он провалился в крепкий, глубокий сон.

Разбудил его пробившийся сквозь оконную штору солнечный луч. Попутчики вместе со своими тюками куда-то исчезли, в купе было светло, чисто убрано, на столе появилась скатерть. Ему показалось, что даже белье утром выглядит вовсе не серым, а полотенце так вообще белоснежным и приятно пахнущим. Андрей открыл дверь в коридор и удивился еще больше: опрятный, вежливый и совсем трезвый проводник пылесосил ковровую дорожку. Он первым поздоровался, предложил чаю, предупредил, что через час его станция. В замызганном и еще вчера подтекавшем туалете сегодня тоже было чисто и сухо, даже мыло появилось. Андрей улыбнулся в зеркало своему отражению и решил, что и сам себе сегодня нравится значительно больше, чем вчера.