Sarah-fan: Еврейский романс - [11]

— Отпустите меня, — она пыталась вырвать свои руки. — Я сейчас закричу!

— Зачем же кричать? Ты скажи: Андрей, отпусти мои руки, — и я отпущу.

Она молчала и отводила взгляд.

— Хочешь, я расскажу тебе то, чего ни один телепат знать не может? Например, в каком месте у тебя родинка, которую я так любил целовать.

Лю обмякла в его руках и, казалось, вот-вот потеряет сознание. Он снова усадил ее на скамейку.

— Прости меня, любимая. Я не хотел причинять тебе боль. Но ты должна мне поверить, у нас просто выхода другого нет. И не сейчас я перед тобой виноват, а тогда, в своем прошлом. Меня и вернули, наверное, для того, чтобы я все это исправил, чтобы ты осталась жива, чтобы ты была счастлива, понимаешь?..

Лю не сказала больше ни слова. После того как она успокоилась и перестала плакать, Андрей отвез ее домой, а сам еще долго бродил по городу, повторяя про себя: ей нужно время, она поверит и все поймет. Собственно, она уже поверила, вот только смириться не может.

На набережной, недалеко от пристани прямо на парапете сидел парень с гитарой, вокруг собралась небольшая толпа. Андрей не помнил, чтобы в его юности были столь привычные ныне уличные музыканты, и парня этого не помнил, но песня была как раз из начала семидесятых:

“Проходит жизнь, проходит жизнь, как ветерок по полю ржи. Проходит явь, проходит сон, любовь проходит, проходит все. Пройдет любовь, мелькнет мечта, как белый парус вдалеке, — Лишь пустота, лишь пустота в твоем зажатом кулаке…”

Левой рукой парень брал аккорды, вместо правой у него была культяпка. И создавалось впечатление, что именно правой рукой он пытался некогда зажать эту самую пустоту, о которой пел, но не смог, — ему просто оторвало кисть.

Фотографии получились удачными. Жаль, правда, тогда еще не делали цветных. На те, где они были вдвоем с Лю, Андрей смотрел особенно пристально: разница в возрасте, конечно же, чувствовалась, но шокирующей она не была. “Ничего, все будет нормально, — успокаивал он себя. — Нужно лишь терпение и время”.

Подходя к гостинице, Андрей думал, что хорошо бы позвонить Лю сегодня вечером: ее нельзя оставлять наедине со своими тревогами и сомнениями, подобные встряски для юной неустоявшейся психики очень опасны. Нужно как-то поддержать, найти теплые и единственно верные слова, сделать так, чтобы в ее глазах пропасть между тем Андрюшкой и этим постепенно исчезла.

Углубленный в свои мысли, он не заметил, как испуганно и странно посмотрела на него администраторша, выдавая ключи от номера, как проводил тяжелым взглядом всегда подобострастный швейцар, и даже когда в лифт с ним вошли двое мужчин в одинаковых костюмах, он не придал этому никакого значения. У номера его дожидалась еще одна парочка, но уже в милицейской форме.

— Проверка паспортного режима, — откозырял майор. — Ваши документы, пожалуйста.

Андрей протянул ему паспорт, а сам спокойно открыл дверь, прекрасно понимая, что на этом его эпопея закончилась. Думать и решать за него теперь будут другие. Все четверо вошли следом, обыскали сначала его, а потом и весь номер.

— А в чем, собственно, дело? — спросил Андрей. Он понимал, что влип, но хотелось знать, насколько глубоко. — Я что-то нарушил?

— Ну, дает!.. — не сдержался простодушный майор. — Паспорт украден. Прописка фальшивая, денег куча, а он еще спрашивает, в чем дело.

Чекистов больше всего интересовали найденные в бумажнике доллары и пейджер.

— Что это? — вежливо спросили его.

— Средство связи, — сказал Андрей. — Я бы объяснил подробнее, вы не поймете.

— Ну да, куда нам, — хмыкнул один из ментов.

— Связи с кем? — спросил другой, более бдительный и в гражданке.

— С будущим, — ответил Андрей, решив пустить их по ложному следу. — Ученый я, это новая экспериментальная разработка.

— Вот только не надо нам ля-ля, — усмехнулся мент, доставая браслеты. — Твое будущее — семь лет строгача! И это в лучшем случае.

На руках Андрея защелкнулись наручники, а на душе стало еще более спокойно, даже весело. И это веселье не покидало его ни в “воронке”, ни в ментовке, ни в кабинете начальника городского КГБ, где он твердо отказался отвечать на любые вопросы. Пусть сами размышляют над тем, почему предполагаемый “американский шпион” так глупо и непрофессионально попался: и документами нормальными не обзавелся, и поселился в гостинице, как простой командировочный из какого-нибудь Урюпинска.

Уже в камере, после того как накормили какими-то помоями, Андрей прокрутил в памяти вопросы, которые ему задавали, догадавшись, наконец, кто его заложил… Глупенькая девочка! Он хорошо знал Лю: сдать человека органам она могла лишь от полного отчаяния. И ведь сам невольно ей подсказал: если он выпихнул из времени ее Андрюшку, то единственный шанс его вернуть — произвести своего рода рокировку, выпихнув теперь его самого. И КГБ для этой цели самый лучший и надежный помощник. Сначала, конечно, повезут в Москву, на Лубянку; промурыжат с годик, а потом — или расстреляют или сгноят в мордовских лагерях. Вряд ли в результате всего этого вернется Андрюшка, но теперь они квиты: двадцать лет назад он ее предал, теперь она его. Впрочем, и здесь он себя обманывал: Андрюшку бы она не предала никогда! В органы же сдала чужого, взрослого, непонятного ей человека, который непостижимым образом украл у любимого внешность, голос, интимный опыт, да еще предъявил свои права на нее. Молодец, девочка! Я тобой горжусь… Как же нелепо заканчивается жизнь. И альтернатива-то как сузилась: что Америка, что Лубянка, что в детство впасть на старости лет и приставать к девчонке, которой уже давно нет на свете. И тут почему-то вспомнилась культяпка гитариста: нет, ничего удержать невозможно! Особенно того, чего уже нет.