Сараево и эрцгерцог Франц Фердинанд - [13]

Относительно маршрута приняли решение ехать той же дорогой — пожалуй, единственное разумное решение за весь день: террористы, конечно, давно покинули набережную Милячки. Четыре автомобиля в том же порядке выехали в больницу. Но шоферам власти забыли сказать, как надо ехать. Между тем шоферы знали лишь прежний маршрут, составленный еще в Илидже: в ратушу — по набережной, из ратуши — свернуть на улицу Франца Иосифа. Так они и поехали. Только на углу названной улицы генерал Потиорек вдруг заметил ошибку. Он сердито схватил шофера за плечо и закричал: «Стой! Куда едешь? По набережной!»... От внезапного окрика шофер, вероятно и без того растерянный, совершенно ошалел. Он быстро затормозил и остановился, наскочив на выступ тротуара. Кисмет! На тротуаре, именно в этом месте, справа от автомобиля, теперь стоял — Принцип!

Он находился тут случайно. После взрыва бомбы Габриновича Принцип пошел — или побежал — с набережной Милячки в совершенном отчаянии: сорвалось! Габринович схвачен или будет схвачен, по его следам полиция доберется до других: все пропало! Принцип зашел в кофейню на улице Франца Иосифа (это главная улица городка), проглотил у стойки чашку кофе. Думал ли, что еще можно поправить дело? Быть может, по каким-либо неясным догадкам пришел к мысли, что наследник австрийского престола должен еще раз проехать где-либо здесь, поблизости? На это есть кое-какие указания. Все же это мало вероятно: Принцип не мог знать, куда поедет из ратуши Франц Фердинанд, если за пять минут до того не знал этого и сам эрцгерцог. Гостей ведь убеждали после покушения отправиться во дворец или даже прямо на вокзал. Ничто решительно не свидетельствовало, что они появятся на улице Франца Иосифа. Скорее всего, Принцип направился из кофейни куда глаза глядят, почти ничего не соображая. Было 10 часов 50 минут утра...

Вдруг прямо перед собой он увидел круто застопоривший великолепный автомобиль, тот автомобиль. Принцип не мог не узнать эрцгерцога: вероятно, не раз и не два в последние дни он вглядывался в фотографию человека, которого хотел убить. Выхватив из кармана револьвер, он стал стрелять. Промахнуться с трех или четырех шагов было трудно. Франц Фердинанд тяжело откинулся на спинку сиденья, герцогиня вскрикнула, поднялась и упала. Они были смертельно ранены. Генерал Потиорек оцепенел. Ничего не сделал и граф Гаррах, стоявший с обнаженной саблей на ступеньке по другую сторону автомобиля. На убийцу бросился случайный прохожий, сербский студент Пузич. Принцип выронил бомбу — она не взорвалась. Со всех сторон сбегались жандармы, полицейские, офицеры...

Через несколько дней после сараевского убийства Л.Троцкий разыскал в парижской кофейне «Ротонд» одно лицо, весьма близко стоявшее к главным участникам дела. Это был, по-видимому, организатор тулузского совещания Владимир Гачинович. Сам он к ответственности по делу привлечен не был, но в исторической литературе есть указания на то, что в обществе «Черная рука», в котором он числился под номером 217, Гачинович играл роль огромную (кажется, впрочем, главным образом «идеологическую»). Принцип видел в нем «божество». Гачинович вырос в русской революционной среде, переводил Герцена и Бакунина, «с восторженной любовью читал роман Чернышевского «Что делать?», останавливаясь перед сильной фигурой аскета Рахметова». Есть все основания думать, что именно он указал на Принципа как на лицо, подходящее для убийства эрцгерцога Франца Фердинанда, указал людям совершенно иного типа, Герцена не читавшим и Рахметовым не увлекавшимся.

Собеседник Троцкого сообщил будущему «человеку 25-го октября», тогда сотруднику «Киевской мысли», весьма ценные сведения об идеях, планах и настроениях группы людей, к которой принадлежал Принцип. С газетной (да и с исторической) точки зрения это был клад. Много позднее советский историк Н.П. Полетика написал о сараевском деле большое исследование и, разумеется, широко использовал старые статьи Троцкого. Можно ли предусмотреть будущее вообще, а в СССР в особенности? Со времени появления книги прошли долгие годы, «человек 25-го октября» оказался константинопольским гадом и мексиканским псом, кажется, в Москве больше не слышно о трудах историка Н.П. Полетики. Работа его при всех своих недостатках была очень ценной: он собрал множество самых разнообразных материалов. Иные из них мне недоступны, особенно материалы, относящиеся к суду над убийцами эрцгерцога. Первоисточника по этому вопросу не существует: стенографический отчет о сараевском процессе исчез в 1918 году довольно загадочным образом. Барон Коллас в своей не раз цитировавшейся мною статье сообщает, что захватил отчет некий гофрат Черович. О судьбе этого ценнейшего документа мы можем только догадываться. Бог даст, он когда-нибудь найдется.

Главные участники сараевского процесса, насколько мне известно, своих воспоминаний не оставили. Как раз на прошлой неделе в «Пти Паризьен», по случаю приближающегося 25-летия со дня убийства наследника австрийского престола, появилась корреспонденция сараевского сотрудника газеты. Он сообщает некоторые подробности об уцелевших участниках террористического движения той эпохи. Все они оставили политику и совершенно ею не интересуются: карьеры не сделал никто, «а когда слышат они о каком-либо покушении или заговоре, то содрогаются от ужаса» («Пти Паризьен», 8 июня 1939 года. Возможно, разумеется, что тут есть и некоторая «стилизация»).