Сара - [67]

Она забила сток ванны «тампаксами» и заткнула верхний слив полотенцем, чтобы наполнить ванну до самых краев. Теперь Сара скорчилась в углу, где хлестал душ, и сидела там, точно брошенный ребенок под дождем.

Я порылся в пластиковом «дипломате» и выудил черный свитер. Прижав его к лицу, вдохнул знакомый запах сигарет и алкоголя, безуспешно маскируемый ароматом дезодоранта.

— Не трогай мою кожаную юбку! — прокричала она сквозь шум водопада.

Я приставил лоб к двери, заорав в ответ:

— Я пока еще мальчик!

До меня донесся ее откровенный смех:

— Это тебе кажется.

Я постучал в дверь — звук получился неожиданно громким.

— Ты не первый, кто идет этой дорогой, — издевательски засмеялась Сара. Из ванной комнаты пахло ароматным детским шампунем.

Как здорово, мечтал я, отработав свою смену на трассе, ввалиться домой, залезть в ванну и заслуженно отмокать. «Пузырьки» Сары находились под вечным запретом. «Заработай на свои!» — заявляла она, стоило мне притронуться к флакону с розовыми детскими попками.

— Сегодня вернусь со своими пузырьками, — крикнул я сквозь дверь.

— И оставь ключи, пока не внесешь свою половину за квартиру, — сказала она, заметно изменив интонацию, отчего приятно щекотнул страх.

Схватив черный свитер, я открыл входной замок и вернулся к ванной:

— Ты сама еще не расплатилась за квартиру, так что скоро вылетишь за дверь, когда я заработаю на трассе больше тебя!

После чего метнулся к выходу. Плеснув водой, она стала выбираться из ванны, не успел я договорить этих слов. Захлопнув дверь, я припустил вперед, не оглядываясь.

— Отлично смотрится на твоем свитере, — заметил Глэд, покончив с манипуляциями.

Я посмотрел в зеркальное стекло витрины дайнера: там отразились тускловато-янтарные косточки — точно пожелтевшие зубы любителя жевательного табака.

Глэд фыркнул, обдав меня брызгами отвара из кентуккийского кофейного дерева, который он потягивал из чашки.

Я старательно вытер лицо. Дальнобойщики втихомолку поговаривали, что Глэд прикончил нескольких водил, которые плохо обращались с его мальчиками. И сделал он это при помощи напитка из кофейного дерева.

— Только какой-нибудь хамоватый янки, лишенный чувства собственного достоинства, способен обидеть беззащитного мальца, который оказывает ему ночные услуги, — как-то услышал я от Большого Тодда с Тягача, прочавкавшего это, загребая вилкой в рот веллингтон из королевского лосося под картофельным пюре с трюфелями.

— «Янки-шоферюги», — процедили еще с десяток дальнобойщиков, харкнув в плевательницы, прикрепленные ровно в полутора футах от их кабинок. В большинстве случаев они промахивались и попадали на мраморный линолеум.

То и дело появлялся какой-нибудь водила, откровенно хваставший в дайнере своими приключениями…

Они и не заметили, как в помещении наступила тишина. Один северянин прикалывался, нацепив себе на шею отнятое у мальчишки «ожерелье» от Глэда. Он даже не оторвался от перченых медальонов из жареной курятины, когда парнишка вошел в дайнер — с лицом, полопавшимся, как переспелая слива, от синяков и кровоподтеков, в сопровождении Глэда. Парень кивнул в сторону янки. Глэд передал мальца в руки матушки Шапиро, «мамзели» притона, где в трейлерах проживали его ребята, у которых не было другой крыши над головой.

Разговор за столами сразу оживился, как происходит, когда все делают вид, что не замечают происходящего. А все уже догадывались, что неминуемо должно произойти.

Потому что все услышали песню. Из музыкального автомата, с пластинки со вполне обыденным номером 24, сторона «Б», зазвучало «Плохой, плохой Лерой Браун».

Все сделали вид, что совершенно не замечают, как Глэд неторопливо проходит на кухню сквозь качающиеся двери-перегородки и у всех на глазах снимает кожаный кисет со шнурка: у него на шее, рядом с енотовым пенисом невиданных размеров, висели два одинаковых мешочка. И только Глэд мог отличить один от другого. Голубчик Болли оторвался от суфле с тунцовой лапшой, с которого снимал пробу, и взял переданный Глэдом кисет. Все прекрасно знали, что этот поваренок из команды тех же мальчиков. Глэд пристроил его у плиты в должности шеф-повара, оплатив обучение, так что Болли оставался при делах, продолжая приносить удовольствие клиентам — пусть несколько иным способом, чем он делал это раньше (что, впрочем, всех вполне устраивало, поскольку повар он был гениальный). У Болли имелся даже собственный помощник, Пакстон Мэкалвай. Глэд отправил этого парня в кулинарное училище, но, поскольку кандидат оказался безнадежным — в первую очередь из-за полной безграмотности, он очень быстро вылетел оттуда и продолжил свое образование непосредственно на кухне, под присмотром Болли.

Янки не замечал, что все присутствующие искоса наблюдали за действиями Пакстона, который подошел к музыкальному автомату, открыв его особым ключом. Если бы не великое кулинарное искусство Болли, северянин, может, и успел бы оторваться от тарелки с печенкой со штруделем «крэм-фрэш». Потому он не обратил внимания на легкий шумок, пронесшийся по залу, когда Пакстон, теребя енотовую косточку на шее, зарядил пластинку 24, сторона «Б» на десять повторов. Будь Болли хоть чуть менее искусным кулинаром, янки непременно обратил бы внимание на эту песню про Дэви Крокетта, что звучала точно индейский боевой клич. Будь подлива в телячьей печенке с молодой кукурузой не такой густой и ароматной, и, как знать, не ощутил ли бы он крадущиеся шаги смерти — которые ощутил каждый из присутствующих.