Сапоги императора - [7]

* * *

Если на рождественские праздники меня унизили, то после них еще и побили! Ну а случилось это вот так. На уроке у меня разболелась голова и учительница посоветовала:

— А ты из школы выйди и на свежем воздухе побудь: вся твоя хворь пройдет!

Большой мирской пруд был рядом. И я выбежал на лед. Долго по нему бегал, а вернее сказать, катался. Просто на лаптях. Разбежишься, скользишь, летишь словно на крыльях, а ветер в спину толкает, щеки колет и уши щиплет и режет!

Во время этого катанья боль из меня вместе с паром улетучилась. Стало легко, хорошо, весело, и я заторопился в школу. На крыльцо вбежал с песенкой:

На Новый год —

Поросячий хвост,

Пышку, лепешку,

Поросячью ножку!

Коридорное окно кто-то еще накануне разбил, и, чтобы не намело снегу, уборщица заткнула его мешковиной. А без окна стало темно, как в погребе. К тому же ученики на ногах нанесли много снега, и он пристыл к половицам, пол сделался скользким. Я покатился, но тут же поскользнулся и врезался головой во что-то широкое, мягкое, теплое. Оно, это широкое и мягкое, с шумом рухнуло на пол и потащило меня за собой. Я с испуга-то не сразу понял, что моя голова очутилась между чьими-то ножищами. И эти ножищи, словно клещи, зажали мою голову, и тут я услыхал гневный голос:

— Ах, разбойник! Ах, варнак! Я тебе покажу «поросячий хвост»!

Ноги-клешни все туже сжимали мою голову, и я, задыхаясь, просипел:

— Дяденька, я не нарочно в тебя головой-то! Поскользнулся и...

— Я тебе не дяденька, а отец духовный! Свя-щен-ник!

Эти слова меня еще больше напугали: я оцепенел и онемел, а священник, поднявшись с пола, закатил мне оплеуху:

— Вот тебе, варнак, пышка с лепешкой!

У меня искры из глаз посыпались. Схватившись за висок, я заревел. А священник втащил меня в класс.

— Вот, Елизавета Александровна, этот богомерзкий ушкуйник сбил меня с ног, и я сильно ушиб колени!

Я пуще заревел.

— Батюшка, я нечаянно! Поскользнулся и...

Учительница нацепила на нос пенсне и внимательно посмотрела на меня и священника.

— Успокойтесь, отец Петр! Мальчик смирный и уронил вас нечаянно...

Священник сверкнул разгневанными глазами:

— Смирный... Сего разбойника надо наказать и стро-жай-ше!

Выкрикнув эти слова, священник ушел. Учительница сказала мне:

— Иди домой и отлежись!

Домой я пришел заплаканным и напустился на мать:

— Ты всегда попа хвалишь да за него заступаешься, а он видишь, что надо мной сделал? Фулиган, а не поп!

Родительница растерялась, руками всплеснула:

— Господи, помилуй нас, грешных! Да что это батюшка-то нынче так развоевался? Может, был во хмелю?

— Не знаю...

Отец свесил голову с полатей:

— Что за слезы?

Мать как-то неохотно отозвалась:

— Священник развоевался да вон нашего сына обидел...

Отец спустился на пол, глянул на меня и загорячился:

— Что он, поп-то, сбесился, что ли? Я на него жалобу в святейший синод пошлю! Хотя поп и священное лицо, но младенцев избивать права не имеет!

Мать отмахнулась:

— Имеет, не имеет... Набрался ты бог весть где этих ученых слов и думаешь, что все можешь делать! Не пори горячку — остынь. Не по себе думаешь дерево рубить. Лучше прикуси язык, перестань яриться.

Отец яростно зарычал:

— Перед этим молчи, перед тем сам себе рот заткни...

— Так, так! А ты возмечтал с сильными тягаться. В сказке сказывается, как козел с волком тягались и от козла только копыта и рога остались.

Намазав мою больную щеку и ухо кислой сметаной, мать посоветовала:

— Возьми на руки котенка — пусть он щеку и ухо оближет!

— Котенок? Зачем он будет лизать?

— Это зверь, а звери к фершалам и дохторам не ходят и им не кланяются — сами себя лечат: травку целебную едят, болячки зализывают, и те скоро заживают!..

Я послушался мать, взял черного котенка на руки, и он охотно и старательно стал слизывать сметану с щеки и уха. Язык котенка был шершавым, точно напильник, делал мне больно, но я терпел, и становилось легче и легче.

После этого мать куда-то ушла, а отец все ворчал:

— Сперва и я священников почитал, а как пригляделся к ним, так и понял: лицемеры и фарисеи. Вот отец Петр: в церкви призывает нас любить друг друга и друг другу вины прощать, а сам робенку не простил. Робенку!

Я отозвался:

— Зачем же такого к нам в село прислали? Есть, наверно, попы хорошие!

— Ха-ха-ха! Хорошие... Хорошими они бывают после смерти. Ну а если есть честные, то им жить тоже не сладко!..

В этот миг дверь распахнулась и в избу просунулась голова священника:

— Господи Иисусе Христе, боже мой!

Я метнулся в угол и там затаился. Священник размашисто перекрестился и так же широко благословил отца.

— У Якова Лисина кто-то из стариков при смерти: иду исповедовать. Попутно и к тебе завернул. Твой сын в коридоре сбил меня с ног: я ушиб до крови колени и локоть. Накажи озорника! Наказание младенцу пойдет на пользу.

Отец передернул плечами:

— А мой родитель говаривал другое: «Детей наказывай не кнутом, а стыдом!»

Священник усмехнулся:

— Стыд — хорошо, но он не дым — глаза до слез не доводит. А ты накажи озорника так, чтобы он всю жизнь помнил!

Засунув руки в карманы штанов, отец ответил:

— Батюшка, я бы сына наказал, но меня кто-то опередил! Мишка, подойди ко мне!

Я подошел. Отец повернул меня лицом к окну: