Саня Дырочкин — человек семейный - [14]
— Сейчас я отведу класс в раздевалку, а ты, Саня, останься.
Галина Ивановна быстро вернулась и, ничего не говоря, села за стол и взяла ручку.
— Всё же, — сказала она, — мне бы хотелось исполнить твою просьбу, тем более что ты работал отлично.
И она протянула записку.
«Дорогая Ольга Алексеевна! Ваш сын Саня сегодня отлично работал. Он замечательный мальчик, и Вы можете ему доверять любое серьёзное дело.
Ваша Галина Ивановна».
Домой я пришёл довольный. Звонил несколько раз, но мама открыла не сразу. Было слышно, как она медленно бредёт по коридору, как неторопливо щёлкает замок.
— Вот почитай! — закричал я, размахивая запиской.
Мама отошла от дверей с письмом и сразу же засмеялась. Это был смех девчонки. Майя Шистикова так смеётся, когда чем-то довольна.
— Ай да Саня! Ну и доставил ты мне радость!
— Если бы ты знала, как нелегко было получить такую записку!
— Ещё бы, — сказала мама. — Зато теперь я могу во всём на тебя положиться… Как раз, Саня, я собиралась тебя попросить кое-что сделать для дома. Надо сходить в продуктовый. Купить триста сыра, двести масла, двести фарша для Мотьки. Да, а сначала загляни в галантерейный, мне нужны зелёные пуговицы.
Мама открыла сумку, достала десять рублей одной бумажкой, поколебалась, давать или нет, но другой, видимо, не было, и она протянула мне эту. Я хотел сказать, что она может отдыхать спокойно, но решил, что лишние слова — ни к чему.
— Мельче нет, — объяснила она. — Но тебе дадут сдачу.
Я аккуратно сложил десятку, сунул в боковой карман, подумал с сожалением, что папа в другом городе. Он остался бы мной доволен.
— Да, — вспомнила мама, — возьми Мотьку. С ней пора прогуляться.
Мотька наставила уши. Слово «гулять» она хорошо знает.
В галантерейном было полно народу. Я пригнулся, чтобы никто не задел меня локтем, и стал продвигаться к прилавку. Иногда я стучал стоящим в спину, предупреждал, чтобы они не шевелились, — внизу я и собака. Идти с каждым шагом становилось труднее. Наконец мы остановились.
— Это замечательные чемоданы! — неожиданно сказала маленькая старушка (мы оказались с ней одного роста и могли переговариваться без всякого крика). — Во-первых, они напоминают крокодиловую кожу, а во-вторых, они очень дешёвые. Я просто не помню таких дешёвых и красивых чемоданов.
— Это вы мне говорите? — гаркнул сверху огромный усатый дядька. — Какой я вам мальчик?!
— Нет, нет, — заторопилась старушка. — Мальчик рядом. С собакой. Осторожно — не наступите.
— Собака — друг человека, — согласился дядька нелегка отжал очередь, дал нам с Мотькой ближе подобраться к прилавку. — Собаки всё понимают. — Он взглянул на нас и вдруг крикнул: — Так это же нашей докторши, Ольги Алексеевны, собака. Ах ты моя скорая помощь! Она спасала моего внука…
Я очень удивился, — получалось, что именно Мотька лечила больных, а не мама. Дядька, кажется, что-то напутал.
— Представляете! — кричал дядька. — Ольга Алексеевна — это удивительной души доктор. Когда мой Филя заболел воспалением среднего уха, то она глаз с его среднего уха не спускала.
Дядька хотел рассказать это всем, поворачивался то направо, то налево, а мы приблизились к прилавку. Продавщица спросила:
— Какой будешь брать чемодан, мальчик? Большой или маленький? За семь двенадцать или за десять пятьдесят шесть? Которые по десять, предупреждаю, лучше.
Она уже чесала Мотьку за ухом.
— Как же тебя зовут, собачка?
— Мотя, — сообщил я и покашлял, нужно было объяснить про пуговицы.
— Хорошее имя! — Так вот — распрямилась продавщица, — бери этот — не пожалеешь. Он вместительнее, прочнее. Мама будет довольна.
Она бросила чемодан на прилавок, стала щёлкать замками.
— Но мне нужны пуговицы. Зелёные.
— Пуговицы? — поразилась продавщица. — Кто же покупает пуговицы, когда все берут чемоданы?
— Но у меня не хватит денег, мама дала всего десять…
— Пустяки! — вдруг обрадовался дядька. — Я тебе одолжу сколько хочешь. Для меня оказать услугу Ольге Алексеевне огромная радость. Бери — не стесняйся. Занесёшь в седьмую квартиру, мы же с одного дома.
И он вынул пятёрку.
— Вот видишь, — сказала продавщица. — Теперь у тебя есть и на то и на другое.
И тут кто-то как крикнет:
— А мальчик не стоял! Не давать ему чемодана.
— Стоял! Стоял! — защитил меня дядька. — Просто мальчика не было видно. Стоял он и его собака.
— Они могут взять даже два чемодана, — подала голос старушка.
И тут очередь стала двигаться и извиваться. Мотька залаяла: на неё всё-таки наступили.
— Тихо, граждане! — прикрикнула продавщица. — Дайте мальчику выбрать. Бери этот, он не такой маркий. Теперь я туда положу пуговицы, два рубля пятьдесят копеек к той сумме. Итого тринадцать ноль шесть в кассу.
Я хотел снова посоветоваться с бабушкой и дядей, но очередь зароптала:
— Не задерживай, мальчик. Плати быстрее. Мы все после работы.
Меня подталкивали к окошку. Кассирша взяла пятнадцать рублей, нажала на кнопки, что-то защёлкало в кассе, загорелось, и выскочил чек на сумму тринадцать рублей ноль шесть копеек.
Потом посыпалась сдача.
Очередь снова понесла нас к прилавку.
— Не забудь, что внутри пуговицы! — напомнила продавщица.
— Какой хозяйственный мальчик! — пела на все голоса очередь.
