Сантрелья - [88]

И темнота еще невыносимей…

Хуан Боскан

Я не ощущала ни отчаяния, ни страха. Апатия охватила все мое существо и притупила все мои чувства. Равнодушно уселась я на соломенную подстилку, равнодушно распределила цепи так, чтобы они не очень гремели, и с равнодушным удивлением обнаружила, что кандалы совсем не давят, а кисти рук даже свободно пролезают сквозь металлический обруч. Я бесстрастно отметила про себя, что это дело рук Альфонсо, и бесстрастно улеглась спать. И уснула. Быстро и глубоко.

Разбудило меня ощущение дискомфорта. Что-то мешало мне спать. Я ворочалась, елозила по соломе. Цепь звякала и, в конце концов, я проснулась. Только тогда я поняла, что солома кишела какими-то насекомыми, которые ползали по мне и кусались. Наяву это оказалось страшнее, чем во сне. Я всегда ненавидела насекомых и испытывала брезгливый страх перед ними, поэтому, осознав, что происходит, я вскочила, с трудом подавив готовый сорваться крик, и начала истово отряхиваться, почти как мокрый пес. Цепь звенела и бренчала на все лады, так что, похоже, я устроила в ночной тишине настоящий концерт. Через минуту-две послышался звук отпираемого замка, и в камеру протиснулся заспанный надзиратель. Увидев, чем я занимаюсь, он расхохотался:

— Тьфу! Чистюля! Что, не нравятся животные? Здесь их, конечно, немного больше, чем в господских покоях, шлюха!

Он толкнул меня на подстилку, ухмыльнулся и вышел. Осознание того, где я нахожусь, и что мне теперь грозит, нахлынуло внезапно, сменив апатию мраком страха в душе. Я перешла с соломы на голый грязный пол (мне хотелось думать, что по полу прыгало меньше насекомых), села, прислонившись к не менее грязной стене, и принялась анализировать ситуацию, пытаясь дать здравому смыслу пробраться сквозь всепоглощающий, ослепляющий страх.

Выводы, однако, не принесли утешения. Получалось, что рассчитывать мне было не на кого. Скорее всего, Святогора отправят за "святыней", не столько ради осуществления некоей миссии, которую, возможно, хозяева посчитали бредом раненого, сколько, чтобы удалить его из замка. Руки у них будут развязаны, и падре Эстебан уничтожит и Колю и меня, о чем он так давно мечтал. Теплилась робкая надежда на доброе отношение дона Альфонсо, но в то же время, боль в его взгляде могла мне вчера только померещиться, да и света здесь, прямо скажем, недостаточно для того, чтобы прочитать по лицу всю гамму человеческих переживаний. Нет, сын владельца замка, наследник замка, не пойдет против отцовской воли, подсказывал мне разум. И надежда угасла.

Меня угнетала безысходность. Ничего никому не смогла бы я доказать. Какой нормальный человек поверит, что я из будущего? Мы с Николаем свалились на голову обитателей замка из ниоткуда, странно одетые, странно причесанные, странно экипированные. Как мы попали сюда, мы и сами объяснить не могли. И уйти обратно мы пока не сумели. Или не захотели. Николай оказался на десять веков ближе к Тартессу. Я же совершенно некстати влюбилась.

Эта любовь, охватившая все мое существо, заполонившая мою душу, приводила меня в еще большее отчаяние, чем плачевность моего положения. Я твердо знала, что нам необходимо, во что бы то ни стало, возвращаться, что здесь нет жизни для нас. Но я знала также, что в моем веке я не встречу такого человека, как Святогор. А может быть, я уже не в состоянии была относиться к нему объективно. Я любила его и теперь уже вполне отдавала себе в этом отчет. Меня посетила даже мысль о том, чтобы взять его в наш век, хотя я понимала, что в будущем ему будет еще хуже, чем нам в прошлом. Кто он? Человек ниоткуда, без документов, без биографии.

Я впала в тревожный, неглубокий сон. Мне приснилось, что я отчаянно шепчу: "Святогор! Где ты?" и пробираюсь сквозь мрак, вязкий и душный. Я натыкаюсь на любимого, плачу на его плече, всхлипывая: "Святогор, я не смогу без тебя. Я люблю тебя". А он трясет меня за плечи, все сильнее и сильнее. И я проснулась.

Меня действительно тряс за плечо какой-то новый надзиратель:

— Очнись! На допрос тебя вызывают.

Я силилась понять, где я, а, осмотревшись, вспомнила и подумала, что лучше бы мне этого не знать. В сопровождении двоих надзирателей меня доставили в большой зал, где завтракали обитатели замка.

— А-а, Элена! — добродушно пробасил дон Ордоньо в знак приветствия. — Тебя уже покормили? Нет? Дайте ей немедленно поесть, — приказал он.

Кто-то тут же засуетился, и мне поднесли блюдо с едой. Такого унижения я вынести не могла и отказалась, сославшись на то, что не голодна.

— Что ж, не заставлять же тебя, — примирительно согласился сеньор. — А теперь расскажи нам, кто ты, откуда, зачем ты здесь?

Вошел слуга и разложил на столе содержимое Колиного рюкзака — так называемые "колдовские предметы". И я внезапно, неожиданно для себя самой, решила сказать всем правду. А что мне еще оставалось? Мне было уже нечего терять. Я подошла к этим, таким привычным, обыденным вещам, и взяла в руки часы. Кварцевые, они все еще ходили. Очевидно, со всеми предметами на всякий случай обращались очень бережно.

— Это, — я подняла часы, показала всем и улыбнулась, — обыкновенные наручные часы. Точно не знаю, когда такие появились, но у нас, в конце двадцатого столетия, они имеются у каждого. Они просто показывают время…