Сантрелья - [65]

— Знание лишь удваивает гордыню, — досадливо огрызнулся священник. — Знание доступно только Богу, ибо на все его, Божья, воля.

— Согласен с вами, святой отец, — ответил Святогор. — И в Коране сказано, что Аллах творит все, что пожелает, ибо он над всем властен.

— Не забывайся, Сакромонт! Ты в стенах христианского храма, а не в мечети! Здесь не пройдет твоя мусульманская проповедь! — вскричал дон Эстебан. — Я посажу тебя на одну скамью с еретиком и колдуном, которого необходимо казнить.

Святогор поклонился:

— Воля ваша, святой отец, только я ведь принимаю христианство.

— Тогда почему ты до сих пор не крестился?

— Услуги, которые я оказываю дону Ордоньо, такого свойства, что я вряд ли смог бы выполнять их, будучи крещенным. Но я приемлю Христа…

— И проповедуешь Аллаха! — возмутился падре.

— И не вижу в том противоречия.

— Смирение подразумевает страх божий в душе! Ты же и не стремишься подавить гордыню, — наставлял священник.

Дон Альфонсо не участвовал в споре. Он только переводил взгляд со святого отца на Абдеррахмана и обратно, словно наблюдая за шариком пинг-понга. Он не вмешивался в эту богословскую дискуссию и, похоже, не очень вникал в ее суть, он лишь изумлялся, с какой легкостью и не уступающей друг другу силой логики сражались два незаурядных ума.

— Тебя ждет кара Божья! — для пущей убедительности добавил падре.

— Возможно, но это только в Божьей власти, казнить меня или миловать, — возразил Святогор. — И это тоже не противоречит Корану, где говорится, что Бог прощает, кого пожелает, и наказывает, кого пожелает. Вы не можете решать ни мою судьбу, ни судьбу Элены, ни судьбу вашего узника.

— Почему же? — с вызовом накинулся на него дон Эстебан.

— Это дело Бога. А вам он сказал: «Не судите, да не судимы будете!»

От возмущения священник даже как-то сник. Он не ожидал, что араб настолько хорошо знаком со Священным Писанием.

— Не ругайте меня, святой отец, — примирительно улыбнулся Святогор. — Я разделяю вашу веру и понимаю вашего Бога. И я люблю его за то, что в нем — любовь. Вера основывается на любви и знании, а не на страхе и унижении.

Внезапно дон Альфонсо подался вперед, будто намереваясь принять участие в беседе. Он торжественно проговорил:

— Давайте оставим Господу право решать судьбы людей!

— Я буду выпускать тебя с проповедями, Сакромонт, когда ты примешь святое крещение, — мрачно усмехнулся священник. — У тебя потрясающий дар убеждения.

Святогор промолчал.

— Вернемся к делу, и да поможет нам Бог распознать истину! — бодро, как ни в чем не бывало, будто вышел из спора явным победителем, произнес падре. — Еретика я не введу в храм. Приведи его в главный зал, Сакромонт. Я буду ждать вас там. И мы также понаблюдаем за поведением девицы.

И он жестом отпустил Святогора.

Глава двадцать вторая ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ

Хвала тебе, Боже!

Могучей десницы движенье

Из небытия бросает нас в мир униженья — Чтоб нам умолкать перед наглостью злого невежды,

Чтоб попраны были заветные сердца надежды.

Я верности, дружбы и братства уже не взыскую…

Абу Нувас (756–815) /поэт при дворе Гарун Аль-Рашида/

— Дон Альфонсо, — подозвал священник наследника замка. — Уведите пока эту особу к себе. Мы встретимся в зале, когда Сакромонт доставит туда узника. С сегодняшнего вечера она должна присутствовать в часовне на богослужениях, а по утрам на чтении и разучивании молитв. И еще. Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы ее кормили только хлебом и водой, ибо на ней тяжкий грех совокупления с неверным.

— Я передам ваши указания отцу моему, сеньору замка, — поморщившись, глухо откликнулся дон Альфонсо. — Думаю, он не будет возражать против ваших благочестивых наставлений.

Он не стал вступать в дальнейшие пререкания и, подозвав меня, чуть подтолкнул к выходу. Мне показалось, что он несколько изменил свое отношение ко мне. Впрочем, возможно, он просто демонстрировал падре свое усердие. Мы выбрались из часовни.

— Это правда, Элена? — взволнованно зашептал мой сопровождающий. — На тебе грех?

Боже, как мне надоели эти средневековые игры! Я добыча, пленница, наложница араба. Что же все от меня хотели? К счастью, греха на мне не было, но, если б был, разве это была бы моя вина?

— Дон Альфонсо, — рискнула я обратиться к нему по имени.

Он даже остановился от неожиданности. Я посмотрела ему прямо в глаза и повторила вслух свои мысли. Он изумился моему красноречию и молчал.

— Это был бы мой грех? — настойчиво переспросила я.

— Нет, — пролепетал он, опешив.

— Но и этого греха на мне нет, благодаря Господу и доброте и порядочности Абдеррахмана.

— Разве вчера, когда я возвратил тебя ему, он не воспользовался этим? — удивился Альфонсо.

— Нет!

Он заметно повеселел и сменил тему.

— Я рад, что дон Эстебан учинит, наконец, допрос этому темному узнику, — болтал он почти радостно. — Обвинив этого чудака, он отстанет от тебя. Так что ничего не бойся.

Я похолодела и неожиданно для самой себя заговорила, не успев, как следует, подумать и дать себе отчет в том, что я делаю:

— Дон Альфонсо, вчера вы сказали мне, что я могу рассчитывать на вашу помощь. Так ли это?

— Да, Элена, я обещал тебе во всем помогать.

— И вы помогали бы мне даже, если я не обещала бы вам свою любовь?