Сантрелья - [62]

Глава двадцать первая СОСТЯЗАНИЕ

Верую во единого Бога Отца,

Вседержителя,

Творца неба и земли, всего видимого и невидимого.

И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного,

Отцом рожденного прежде всех веков;

в Свет от Света, в Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, через Которого все произошло.

Никео-Константинопольский Символ Веры Знает Он, что на суше и на море;

Лист падает только с Его ведома,

И нет зерна во мраке земли,

Нет свежего или сухого,

Чего бы не было в книге ясной.

Коран

В дверь постучали. Я открыла и увидела встревоженного дона Альфонсо.

— Элена, меня послал за вами святой отец, — взволнованно заговорил он. — К счастью, он уверен, что вы заперты в моей комнате, так что именно мне поручено доставить вас в часовню.

Итак, священника не оставляла мысль о проведении допроса с пристрастием. Моя участь пока представлялась туманной.

Дон Альфонсо провел меня помещениями нижнего этажа. Мы двигались какими-то бесконечными коридорами, стараясь избегать людей. Из башни, где располагались покои владельца замка и его домочадцев, мы через потайную дверь проникли в домовую церковь. Она помещалась на втором этаже надвратной башни, а еще выше, над церковью, находился замковый колокол, извещавший обитателей о вечерних богослужениях, о важных внутренних событиях, а в моменты опасности — о приближении врага.

Мы вошли в довольно темное помещение со сводчатыми потолками. Вдоль стен ютились грубые лавочки, в нишах примостились небольшие деревянные скульптурки Богоматери и святых. В алтарной части между двумя узкими окнами висело большое деревянное распятие, а под ним на столе стояли массивные подсвечники с высокими свечами и церковная утварь. Падре Эстебан отдавал там какие-то распоряжения двум церковным служкам. Окна часовни, вероятно, были заделаны слюдой. Солнечный свет как-то нереально преломлялся через нее и отражался прямо на тонзуре святого отца, заставляя ее весело и несерьезно блестеть. Это вызвало у меня невольную улыбку, не ускользнувшую, однако, от проницательного, всепроникающего взгляда священника.

— Что ж, это приятно, что ты заходишь в храм божий с улыбкой на устах, — проворковал он сладким голосом. — И все же, дочь моя, тебе в твоем положении куда более пристало входить сюда со смирением и благоговением.

Я пожала плечами в знак того, что плохо поняла его тираду. Тогда он воздел глаза к небу, затем опустил голову, тем самым показывая, как мне следовало поступить. Я смиренно опустила голову.

— Сын мой, — обратился падре к дону Альфонсо, — благодарю вас. Я попробую наставить эту особу на путь истинный. Думаю, вы можете вернуться к своим делам.

Хитрый священник намекал, что хочет остаться со мной с глазу на глаз. Служек он уже отпустил.

— Девица сия находится под моим надзором, — откликнулся молодой хозяин. — Мое присутствие при вашей беседе позволит мне доложить отцу о ее поведении.

— Я полагаю, у меня не возникнет трудностей в общении с ней, — вновь исключительно вежливо возразил падре. — Я не смею вас задерживать. А дону Ордоньо я сам расскажу обо всем, что касается этой девицы.

— Отец приказал не спускать с нее глаз, — парировал молодой человек. — Я понаблюдаю, насколько она привержена Христу.

Падре Эстебан зыркнул недобрым взглядом на дона Альфонсо, но заговорил опять спокойно, даже вкрадчиво:

— Сын мой, вы, безусловно, послушный и добропорядочный христианин. И я очень ценю ваше радение о порученном вам деле. Но уверяю вас, я радею о нем столь же много, и вы смело можете положиться на меня и посвятить себя исполнению многочисленных ваших обязанностей. В случае же необходимости, я непременно пошлю за вами.

Молодой хозяин прошел вглубь церкви, сел на лавку у стены и заявил:

— Я никуда не уйду, святой отец. Я исполню свой долг до конца. Здесь я вам не помешаю.

Я поразилась твердости характера этого малого. В схватке с хитрым, изворотливым священником дон Альфонсо одержал полную победу. Его упорство и сознание своей правоты заставили падре Эстебана понять, что настаивать и дальше на его уходе становилось неприличным, и святой отец смирился.

— Подойди сюда, дитя мое, — ласково обратился он ко мне.

Этакая отеческая нежность пугала и настораживала. Я приблизилась к алтарю.

— Ты христианка? — столь же участливо поинтересовался он. — Поклянись на Библии говорить правду и только правду.

И он жестами показал мне на всякий случай, что я должна сделать. Я положила руку на Священное Писание и не погрешила против истины, ибо действительно я крещеная христианка. Дальше я начала судорожно вспоминать историю. Сейчас, находясь вдали от книг, где я могла бы перепроверить любую информацию, я обнаружила всю поверхностность моих знаний истории, всю их шаткость при соприкосновении с реальной историей. Если бы святого отца что-то не устроило в моем поведении в храме, я могла бы сослаться на то, что я — восточная христианка, знакомая с обрядами по византийскому образцу. Но я даже не была уверена, что Византия тогда уже называлась Византией. Это меня позабавило, напомнив мне одну девчушку-студенточку, однажды во время лекции задавшую мне наивный вопрос: