Санта-Клаус, или Отец на Рождество - [7]

– Никогда.

– Твоя репутация, дорогая, – прошептала миссис Беквит, в надежде избежать очередного злобного взрыва, когда Пруденс поджала губы. Но ей стоило посмотреть на другую дочь.

– Что ты подразумеваешь под тем, что Пруденс не может остаться там? – разбушевалась Грейс-Энн. – Компания Уэра годится для твоего внука, но не подходит твоей дочери? Если ее доброе имя не сможет пережить даже присутствия этого распутника, то как это повлияет на моральный облик бедного Уилли?

– Тихо! – загремел в ответ мистер Беквит. – Я не потерплю подобной перебранки за своим обеденным столом. Извинись перед своей матерью, Грейс-Энн, и постарайся выказывать больше уважения к тем, кто старше тебя. Дискуссия окончена.

– Извини, мама, я не хотела расстраивать твои нервы. Давай я отвезу тебя в гостиную, до тех пор, пока не подадут чай. Может быть, Пру сыграет для нас. Ты же знаешь, это всегда успокаивает тебя.

Миссис Беквит удалось задремать возле камина, несмотря на то, как Пруденс выстукивала свое недовольство на фортепиано. Грейс-Энн взялась за свое вязание – яркие шарфы и варежки для нуждающихся детей прихода, включая ее собственных.

Спустя слишком короткий промежуток времени Пруденс повернулась на своем стуле и прорычала – достаточно тихо, чтобы мать продолжала спать:

– Это нечестно. Я никогда никуда не выезжаю и ничего не делаю!

– Но, Пру, тебе только семнадцать, – попыталась посочувствовать ей Грейс-Энн.

– Все другие девушки ездят на ассамблеи и вечеринки. Люси Макстон уже помолвлена, а она вовсе не старше меня! А теперь самый привлекательный джентльмен во всем графстве приезжает на праздники, и едва ли мне удастся встретиться с ним, если папа будет настаивать на своем. Говорят, что Уэр – отъявленный негодяй.

Грейс-Энн подняла глаза от вязания.

– Полагаю, что привлекательный и отъявленный негодяй – это не тот жених, которого заботливые родители ищут для своих юных дочерей. – Она нахмурилась, глядя на варежки у себя на коленях. – Но, тем не менее, ты сумеешь встретиться с ним. Он должен нанести нам визит, брюхатый червяк.

– А я полагаю, что ты устроишь ему настоящую шумную выволочку, – хихикнув, пробормотала Пру. – Надеюсь, что я буду рядом, чтобы услышать это, хотя и не знаю, откуда ты возьмешь смелость. Я имею в виду – он же настоящий герцог, Грейси.

– Он просто человек, Пру, даже если более упрямый и беспардонный, чем большинство.

– Тем не менее, я восхищаюсь твоей отвагой. Ты даже споришь с папой. Я помню, когда он не позволял тебе выходить замуж за Тони, но ты настояла на том, чтобы соединиться с мужчиной, которого любишь. Это была самые романтичные слова, которые я когда-либо слышала. В самом деле, все то время, пока тебя не было, я мечтала о красивом солдате, который приедет и украдет меня отсюда.

– Папа сдался потому, что его приход зависел от кузена Тони, Уэра, – заметила Грейс-Энн. – Кроме того, мой брак состоял не из одной романтики. Португалия была просто ужасной, а Тони всегда находился за многие мили от меня, подвергаясь опасности.

– Но у тебя все равно была великая страсть, невзирая на папу. – Пру вздохнула и продолжила брякать по клавишам. – Он не разрешит мне даже пригласить Лайама на чай.

– Мистер Халлоран – ирландец, Пру. Ты же знаешь, что папа не одобрит.

– Но это так несправедливо! В самом деле, папа назвал Лайама зазнавшимся грумом только потому, что он помогает сквайру создавать конюшню. Папа даже не стал слушать, когда я сказала ему, что отец Лайама владеет конюшней, где разводит скаковых лошадей, самой лучшей во всей Ирландии.

– Пру, скаковые лошади предназначены для того, чтобы делать на них ставки, а ты знаешь, что папа одобряет это не больше, чем еретиков.

– Лайам не еретик! – настаивала Пруденс. – Кроме того, папа ничего не одобряет! Ты знаешь, что наш дом – единственный во всей деревне, в котором нет ни единого рождественского украшения? В доме викария! Мы похожи на детей сапожника, которые бегают босиком. Даже в самом бедном коттедже на двери висит веточка остролиста!

– Папа говорит, что это языческая традиция, чтобы отгонять нечистую силу, и она не имеет ничего общего с настоящим празднованием Рождества, точно так же, как хождение по домам с пением рождественских песен или загадывание желания на рождественский пудинг.

– О, я все это знаю, – пожаловалась Пруденс. – Рождественское полено произошло от римских сатурналий [2], а омела – всего лишь повод для распущенного поведения, – продекламировала она, имитируя зычный голос отца.

Из-за смеха ни одна из девушек не услышала приближение отца, пока он не ударил кулаком по приставному столику.

– Я добьюсь уважения в этом доме! – заорал он, отчего его жена в испуге проснулась и спросила, не пора ли уже пить чай.

– Да, папа. – Пруденс вскочила и сделала торопливый реверанс. – Я пойду и помогу кухарке с подносом.

– Да, папа, – прошептала Грейс-Энн. – Я пойду проверю, все ли в порядке с мальчиками.

«Да, папа». Сколько раз в своей жизни Грейс-Энн произносила эти самые крошечные слова, которые, тем не менее, лишали ее личного мнения, своих желаний, да и самой себя тоже?

Она стояла в спальне сыновей, крохотной комнатенке под карнизом крыши, рядом с помещением для прислуги, где детские игры не могли потревожить викария или его болезненную жену. Мальчики сплелись вместе на матрасе, словно щенки, раскраснелись ото сна, их темные кудри все еще были влажными после ванны. Грейс-Энн все равно могла различать их, даже когда они спали, в одинаковых ночных рубашках с одинаковой вышивкой на воротничках. Больше никому в доме это не удавалось. Никто в доме ни разу не попытался сделать это за те три месяца, прошедшие после их возвращения с Пиренейского полуострова. Миссис Беквит была слишком слаба, Пру – поглощена собой, слуги перегружены работой, а викарий считал близнецов кощунством. А Грейс-Энн считала, что они – самое прекрасное, что она когда-либо видела. Иногда у нее наворачивались слезы, даже когда она просто смотрела на мальчиков – так они были совершенны. Если ей никогда не повезет увидеть небесного ангела, то она все равно сможет умереть довольной. Если ей никогда не обрести другого благословения в жизни, то Уилли и Лесли будет вполне достаточно. Они принадлежали ей. Никогда, ни за что Грейс-Энн не скажет «да, папа» и не позволит ему забрать у нее детей.