Санта действительно существует? - [32]

Покупатель: «А стоит?»

Продавец: «Как знать…»

Покупатель: «Ладно. У вас есть… ДА ПРЕКРАТИТЕ УЖЕ ИГРАТЬ!»

(Ранее в этом скетче продавец спросил покупателя, не раздражает ли его человек, играющий в углу на греческой гитаре бузуки, и тот ответил, что ему «по душе любые проявления терпсихорического характера». Тем не менее монотонная музыка, сопровождающая скетч с самого начала, явно действовала покупателю на нервы, и наконец он не выдержал.)

Продавец: «Я же говорил».

Покупатель: «Так у вас есть лимбургский сыр?»

Продавец: «Нет».

Покупатель: «Ну естественно. Нетрудно было догадаться. Вряд ли стоило рассчитывать на иной ответ. Скажите…»

Продавец: «Да?»

Покупатель: «…у вас вообще-то есть сыр?»

Продавец: «Да, сэр».

Покупатель: «Правда?»

Продавец (помолчав какое-то время): «Нет. На самом деле нет, сэр».

Покупатель: «Значит, нет?»

Продавец: «Нет. Ни крошки. Я сознательно вас обманывал, сэр».

Покупатель: «Что ж, мне жаль, но тогда мне придется вас пристрелить».

(Достает пистолет и стреляет в продавца.)

Покупатель: «Какая бессмысленная трата человеческой жизни!»

Вся шутка строится на британской вежливости и классовой системе. Аристократ считает себя слишком хорошо воспитанным, чтобы разозлиться на представителя среднего класса, а тот не может прямо послать аристократа ко всем чертям. Вместо этого он использует социальные условности, чтобы провести пассивно-агрессивную атаку на покупателя и потянуть его время. Любые социальные контракты (не важно, действующие в американском или британском обществе, классовые или неклассовые) пугают нас. Мы хотим молока и не получаем его, а когда пытаемся разрешить эту загадку, чувствуем себя настолько подавленными, что готовы убить любого из-за своего несчастья.

Разумеется, также этот скетч рассказывает нам о Холокосте, о смерти европейской цивилизации и обеих мировых войнах.

Томас Манн в своем романе «Волшебная гора» сравнил довоенную Европу с туберкулезным диспансером, пациенты которого спорят, что лучше — вера или логика. Скетч о сырном магазине идет дальше. Он показывает нам, что довоенная европейская цивилизация представляла собой смертельный танец людей, привязанных к своим социальным ролям, в которые они больше не верили. Владелец знает, что у него нет сыра, а покупатель — что он ничего не получит. Этот разговор неприятен каждому из них, но люди постоянно делают то, чего им не хочется: священники проповедуют веру в Бога, в которого сами не верят, короли правят странами и казнят людей, хотя и в королей тоже никто не верит. Каждый совершает какие-то бессмысленные движения, пока кому-нибудь это не надоедает и он не начинает убивать.

Неужели все так и есть? Нет, все гораздо глубже. В одной из версий скетча, которую я нашел в интернете, владелец наконец признается, что сыра у него нет. Тогда покупатель говорит: «Я задам вам этот вопрос еще раз, и, если вы скажете “нет”, я прострелю вам башку». Продавец отвечает «ладно», покупатель снова спрашивает, есть ли у него сыр, слышит ответ «нет» и достает пистолет.

Так что же, «Монти Пайтон» считают, что все вопросы нужно решать насилием? В еще одной слегка измененной версии скетча, попавшей на пластинку «Галстук в тон носовому платку» (1973), владелец признается, что намеренно тратил время покупателя, хотя ему известно, что тот в итоге его застрелит.

Покупатель: «…у вас вообще-то есть сыр?»

Продавец: «Да, сэр».

Покупатель: «Я задам вам этот вопрос еще раз, и, если вы скажете “нет”, я прострелю вам башку. Итак, у вас есть сыр?»

Покупатель: «Значит, нет?»

(Достает пистолет и стреляет в продавца.)

Покупатель: «Какая бессмысленная трата человеческой жизни».

Почему владелец магазина признается, что у него нет сыра? Вероятно, в конце концов он предпочитает честную смерть жизни во лжи. Или он настолько глуп, что не верит, будто покупатель способен его убить. Или, возможно, он открыл сырную лавку без сыра именно потому, что захотел умереть подобным образом — как человек, не оскверненный сыром.

Когда мы смеемся над чем-то недопустимым, становится понятно, что юмор сродни мистике, он говорит нам то же, что и она, но не попадает в ее ловушки (или делает это намеренно). Не хочу показаться пафосным — или хочу, но только уникально, по-своему, — но юмор безграничен. В ту секунду, когда мы придумываем оправдание для смеха, он перестает быть забавным и становится постыдным. И это тоже смешно. Логика надеется, что она сможет раз и навсегда понять и определить человека. Однажды мы будем знать все факты на свете и иметь какие-то соображения относительно каждого из них. Логика имеет конец, а вот юмор — нет. Если вы сформулируете собственную теорию юмора, вы сами сможете над ней посмеяться. В действительности это легче, чем вы думаете. Сначала вы говорите: «О’кей, я все понял. Я считал, что недопустимо смеяться над шутками Сары Сильверман о психически больных детях и над анекдотами Шиммеля про рак, обнаруженный у его сына, но теперь я думаю, что это нормально. Сара Сильверман ничего не имеет против людей с задержкой развития, а Шиммель всего лишь притворяется. На самом деле он не рад, что его ребенок заболел. Из книжки Каплана про Санту я узнал, что черный юмор на самом деле никого не оскорбляет, а помогает лучше понять парадоксы жизни. — А сказав так, вы можете добавить: — Я не шучу про людей с отклонениями. Я стараюсь объяснить эту шутку идиотам». Сначала вы нейтрализуете юмор, объясняя, что допустимо, а что нет, а затем делаете шаг вперед и снова вступаете в область недопустимого.