Санта–Барбара III. Книга 1 - [15]

Мейсон подхватил его и цепляясь за спинки кресел, направился к мальчику и сел рядом с ним.

— Все будет хорошо, ничего не бойся, — произнес Мейсон.

Мальчик, благодарный незнакомому мужчине за то, что тот занял свободное место рядом с ним я итог ужасный момент, слегка улыбнулся.

— Как тебя зовут? — спросил Мейсон.

— Ник Адамс.

— А меня Мейсон Кепвелл. Будем друзьями.

Мейсон пристегнул свой ремень, обнял мальчика и крепко прижал к себе.

Мейсон взглянул в иллюминатор. Земля стремительно неслась за а стеклом, смазанная бешеной скоростью самолета.

"Где же аэродром? Наверное, мы до него не долетели, мы скоро упадем".

И Мейсон сам удивился тому, как спокойно он об этом подумал. Он еще раз повторил себе.

"Мы разобьемся".

Но эта мысль уже нисколько не волновала его, не холодила душу. Ему сделалось спокойно и легко, так, словно бы все в его жизни уже решилось,

А мальчик мелко вздрагивал в его руках.

— Спокойнее, Ник, — проговорил Мейсон. — ты будешь жить, обязательно будешь жить, это говорю тебе я, Мейсон Кэпвелл. Запомни эти мои слова.

И вдруг Мейсон услышал смех. Удивленный, он поднял голову, и прямо над собой он увидел экран телевизора. Там, в салоне, прямо на столе отплясывал пьяный ковбой с пышногрудой девицей, а все собравшиеся вокруг стола радостно хлопали в ладоши, подбадривая танцующих. Музыка все убыстрялась, движения танцоров становились дергаными. И Мейсон подумал.

"Интересно, а когда самолет разобьется, этот кошмар кончится или телевизор будет продолжать работать?"

— Я абсолютно спокоен, — сам себе сказал Мейсон и приложил ладонь к сердцу, оно стучало ровно и уверенно, как будто бы Мейсон не сидел в самолете, терпящем катастрофу, а сидел на берегу реки, прислонившись спиной к стволу шершавого дерева.

Вновь из динамиков зазвучал голос командира корабля:

— Всем приготовиться! Приготовиться! — это был уже иступленный вопль обреченного на смерть человека. — Всем приготовиться!

"К чему? — подумал Мейсон. — Неужели к смерти можно приготовиться? Но ведь я уже приготовился и сейчас как ни странно, ничего не боюсь. Я спокойно жду того момента, когда самолет врежется в землю, вспыхнет и развалится на куски".

Мейсон медленно отодвинул рукав пиджака и посмотрел на циферблат. Секундная стрелка медленно перебрасывалась от одного деления к другому.

«Боже, как медленно идет время! Пока она пройдет половину циферблата, я могу вспомнить свою жизнь».

Он прикрыл глаза. И тут же перед ним как в калейдоскопе начали меняться картинки. Дом в Санта–Барбаре, испуганное лицо матери, когда он, Мейсон, разбил вазу. И тут он словно бы увидел себя со стороны. Он был словно таким же, как подросток, которого он сейчас сжимал в руках: такие же коротко стриженные волосы. Потом Мейсон увидел книгу, которую так и не успел дочитать. Она лежала на подушке в спальне и ветер, врывающийся из распахнутого окна, листал ее страницы. Мейсон у даже показалось, что он различает слова еще не прочитанного текста.

"Сколько же может длиться падение? — Мейсон вновь посмотрел на циферблат, но стрелка еще даже не прошла и четверти оборота. — Как медленно идет время, как будто бы все остановилось вокруг и замерло. Интересно, когда ты мертв, время идет или стоит на месте? Скоро ты узнаешь об этом. Мейсон".

Мейсон смежил веки.

— Мэри, — обратился он в пустоту, — теперь я знаю, почему твои руки пахли медом, когда ты приходила ко мне. Мед, воск, восковые свечи — это смерть, это ее запах. Мел, воск, — вновь повторил он, — пчела…

И тут ему почудилось гудение пчелы.

Откуда пчела может взяться в этом самолете? Как она сюда попала? Она же сейчас может кого‑нибудь ужалить и это будет очень больно, — некстати подумал Мейсон, но тут же сообразил, что это не гул пчелы, а рев двигателей несущегося к земле самолета.

Мейсон вновь посмотрел на циферблат: стрелка сдвинулась за это время всего на три деления.

Эти часы подарила мне Мэри, — вспомнил Мейсон. — Может, я погибну, а эти часы будут продолжать идти. А может они разобьются и стрелки замрут, показав точное время катастрофы, которое совпадет с моментом моей смерти.

— Мейсон, не думай о смерти, думай о жизни, — вновь донесся до него из небытия тихий голос Мэри.

— Хорошо, в свои последние мгновения я буду думать о тебе.

— Не думай, — запретила Мэри, — думай о Нике Адамсе, который сейчас плачет у тебя на груди. Обо мне ты еще успеешь подумать, у тебя будет много времени.

Мейсон положил свою ладонь на голову мальчика и взъерошил его короткие волосы.

— Держись, Ник, держись, скоро все кончится, — шептал Мейсон.

А мальчик вздрагивал, и Мейсон чувствовал, как становится влажной его рубашка от слез.

— Папа! Папа! — услышал он дрожащий голос Ника.

— Я с тобой, — сказал Мейсон и крепче прижал к себе ребенка.

Верхушки деревьев уже проносились под самым брюхом боинга, и Мейсону чудилось, что он слышит треск ломаемых стволов. Деревья внезапно кончились и за иллюминатором сверкнуло ядовито–зеленое кукурузное поле. Самолет вздрогнул, задрав нос, и за спиной у Мейсона раздался оглушительный грохот. Пронзительный ветер ворвался в салон, сверкнуло яркое солнце. Куски обшивки, багаж, разваливались и разлетались в разные стороны. Боинг скользил по мягкой вспаханной земле, оставляя за собой искореженные листы обшивки, куски теплоизоляции, кресла, багаж, тела мертвых пассажиров. Самолет развалился надвое и хвостовая часть, несколько раз перевернувшись, задымилась. Оставшаяся часть фюзеляжа с салонами первого и второго класса продолжала еще скользить по земле, распадаясь на части.