Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах - [47]

Разумовские – одна из самых известных фамилий елизаветинской эпохи. Известно, что один из них, возведенный в графское достоинство Елизаветой, Алексей Григорьевич, был тайным мужем императрицы. По преданию, Елизавета Петровна, соблюдая строжайшую тайну, сочеталась браком с Алексеем Разумовским в Козельске, во время одного из своих путешествий по России. В Козельске сохранился величественный собор, будто бы построенный Разумовским специально для императрицы. Причем, огромные размеры собора, говорят, определялись размерами иконостаса, изготовленного в Италии и первоначально предназначавшегося для одной из петербургских дворцовых церквей. Иконостас перевезли в Козельск, да и собор, если верить местным жителям, построен самим Растрелли. Во всяком случае, козельцы в колокольном звоне явственно слышат: «Рас-трелли… Рас-трелли».

Алексей Разумовский по каким-то своим причинам отказался жить в Аничковом дворце, который Елизавета будто бы построила специально для него. Он последовал за императрицей в Царское Село. Аничков же дворец пустовал. Кроме слуг, поддерживавших порядок, в нем никто не жил. Тогда-то, если верить петербургской мифологии, в нем впервые появился призрак женщины «в белом балахоне», прозванной впоследствии «Белой дамой Аничкова дворца», которая сыграла немалую мистическую роль в жизни русских государей. Но об этом мы еще поговорим в соответствующем месте.

Возвышение Алексея Разумовского, бывшего украинского казака, а затем морганатического супруга императрицы Елизаветы Петровны, было столь удивительным, что, согласно старинному преданию, его мать Наталья Демьяновна, приехавшая однажды в Петербург и принятая блестящим царедворцем в Царском Селе, не узнала в нем своего сына. Не помогали никакие доводы, и только когда Разумовский «принужден был раздеться и показать родимые пятна», мать признала, что перед ней и в самом деле ее родное дитя.

Про другого Разумовского – Кирилла Григорьевича, гетмана Украины и президента петербургской Академии наук – в петербургском городском фольклоре известно немного. Пожалуй, можно отметить, что он был щеголем и что введением в моду французских нарядов Петербург будто бы обязан именно ему и его другу Ивану Ивановичу Шувалову.

Иван Иванович Шувалов, в день рождения матери которого – Татьяны – был подписан императрицей указ об основании Московского университета, чему мы все, кстати, обязаны появлением на Руси «Татьянина дня», был одним из просвещеннейших людей своего времени. Легенды утверждают, что, будучи в гостях в Швейцарии, он получил в подарок от тамошних шутников некоего символического чертика. С тех пор в его петербургском дворце на Итальянской улице этот чертик с рожками не давал покоя ни хозяину, ни его гостям. Графу это порядком надоело, и он решил избавиться от чертика. Но ничего не получилось. Отчаявшись, Шувалов обратился к монахам Троице-Сергиевской лавры. И те будто бы посоветовали ему приобрести русского черного кота, который непременно «одолеет иноземную нечисть». Дальнейшая судьба и чертика и кота нам неизвестна, но вот случайно ли в недавнее время появилось скульптурное изображение черного кота на Малой Садовой улице, вблизи бывшего дворца Шувалова – это еще вопрос.

Из известных российских деятелей в елизаветинское время, кроме Миниха, в немилость попал и генерал-фельдмаршал Степан Федорович Апраксин. Он содержался под арестом в Подзорном дворце, некогда выстроенном в устье Невы для Петра I, который любил оттуда наблюдать движение кораблей между Кронштадтом и Петербургом. Сохранилось предание о необычной кончине Апраксина. Будто бы Елизавета, недовольная затянувшимся следствием над фельдмаршалом, приказала «немедля кончить его дело, и если не окажется ничего нового, то объявить ему тотчас и без доклада ее монаршую милость». На следствии, как рассказывает легенда, было условлено, что когда председательствующий скажет: «Приступим к последнему», то в это время и будет объявлена монаршая милость. Услышав эти слова и предполагая ужасные пытки, старый солдат задрожал всем телом и тут же упал замертво.

Впрочем, ту же легенду рассказывают про строителя канала Петра Великого в Кронштадте инженер-генерала Любраса. Награждая его, Елизавета Петровна попросила «подать Андреевскую ленту». При слове «подать» престарелому генералу почудилось «оковы», и он пал замертво к ногам изумленной императрицы.

Существуют малодостоверные рассказы о том, что Елизавета Петровна дважды встречалась с несчастным шлиссельбургским узником Иоанном Антоновичем. В первый раз это будто бы происходило в доме канцлера Воронцова, во второй – в доме графа Шувалова. Вот как изложил эту встречу Данилевский в романе «Мирович».

«Государыня Елизавет-Петровна объявила желание тайно увидеть принца Иоанна. Одни говорят, что это свидание было в доме Шувалова на Невском, у старого дворца, другие же, что государыня, при пособии канцлера Воронцова, виделась с принцем у Смольного, в доме бывшего секретаря Тайной экспедиции. Принца, под предлогом совета с доктором, привезли на курьерских к ночи; рано утром он опять был в Шлиссельбурге. Одели его в дорогу прилично. Петербургский форштадт он принял за слободу и не догадывался с кем, через шестнадцать лет, ему пришлось встретиться. Елизавет-Петровна на это свидание явилась в мужском платье. Кроткий и важный вид несчастного юноши глубоко ее тронул. Она взяла его за руку, несмело, под видом доктора, сделала ему два-три ласковых вопроса. Но когда ничего не знавший принц взглянул ей в глаза и, в ответ ей, послышался его жалобный, раздирающий душу голос, государыня вздрогнула, залилась слезами и, прошептав окружающим: „Голубь, подстреленный голубь! Не могу его видеть!“, – уехала и более его не видела и о нем не спрашивала. А на замыслы Фридриха освободить принца объявила: „Ничего не поделает король; сунется, велю Иванушке голову отрубить“».