Санкт-Петербург. Автобиография - [50]

Тот, кто не видал Москвы – не видал России, а кто знает русских только по Петербургу, не знает действительных русских. Здесь считают иностранцами жителей новой столицы. Действительной столицей России долгое время будет еще Москва; старый московит ненавидит Петербург и при случае готов произнести против него приговор Катона против Карфагена. Оба города соперничают не только своим положением и назначением, но много и других причин делают их врагами – причин религиозных и политических.

Карусель в Петербурге, 1766 год Гаврила Державин, Василий Петров

«Амфитеатр», о котором упоминал Казанова, более известен как «карусель». А настоящий амфитеатр воздвигли под Красным Селом, о чем свидетельствуют мемуары Г. Р. Державина:

Другое, преузорочный под Красным Селом лагерь, в котором, как сказывали, около 50 тысяч конных и пеших собрано было войск для маневров пред государынею. Тогда в придворный театр впускаемы были без всякой платы одни классные обоего пола чины и гвардии унтер-офицеры; а низкие люди имели свой народный театр на Коммиссариатской площади, а потом из карусельного здания, на месте, где ныне Большой театр, на котором играли всякие фарсы и переведенные из Мольера комедии. <...>

В 1766 году для «увеселения и славы народа», по выражению Державина, было устроено новое развлечение – «карусель». Это было организованное при дворе с большой пышностью конноспортивное состязание, в котором отличились некоторые вельможи, в частности, фавориты императрицы братья Орловы. В мемуарах Державина читаем:

Великолепный карусель, разделенный на четыре кадрили: на ассирийскую, турецкую, славянскую и римскую, где дамы на колесницах, а кавалеры на прекрасных конях, в блистательных уборах, показывали свое проворство метанием дротиков и стрельбою в цель из пистолетов. Подвигоположником был украшенный сединами фельдмаршал Миних, возвращенный тогда из ссылки. <...>

Этой «карусели» посвятил одну из своих торжественных од поэт В. П. Петров.

Молчите, шумны плесков громы,

Что слышны в Пиндара устах,

Взмущенны прахом ипподромы,

От коих в Тибра стон брегах,

И вы, поторы Олимпийски,

Вы в равенстве стать с оным низки,

Что нам в зефирны дни открыть

Екатерининой державы,

Когда среди утех, забавы

В россиян дух геройства лить.

Я странный слышу рев музыки!

То дух мой нежит и бодрит;

Я разных зрю народов лики!

То взор мой тешит и дивит;

В порфирах Рим, Стамбул, Индия

И славы под венцом Россия

Открыли мыслям тьму отрад!

И зависть, став вдали, чудится,

Что наш толь весел век катится,

Забыла пить змииный яд.

Отверз Плутон сокровищ недра,

И Пактол златом пролился;

Натура, что родить всещедра,

Ее краса предстала вся:

Сапфиры, адаманты блещут,

Рубин с смарагдом искры мещут

И поражают взор очей.

Низвед зеницы, Феб дивится,

Что в многих толь зерцалах зрится

И утрояет свет лучей.

Убором дорогим покрыты,

Дают мах кони грив на ветр;

Бразды их пеною облиты,

Встает прах вихрем из-под бедр:

На них подвижники избранны

Несутся в путь, песком устланный,

И кровь в предсердии кипит

Душевный дар изнесть на внешность,

Явить нетрепетну поспешность;

Их честь, их царский взор крепит.

Английский клуб, 1770 год Владимир Орлов, Михаил Лонгинов, Михаил Лобанов, Денис Фонвизин

Еще одним развлечением – во всяком случае, для высших слоев общества – мало-помалу сделалось посещение клубов (или «клобов», как произносили в ту пору). Переняв европейскую моду на благородные собрания, русские аристократы и богатые купцы стали собираться вместе, чтобы приятно провести время и скоротать досуг. Как восклицал современник: «Как проводить зимний сезон в Петербурге благовоспитанному человеку, не имеющему ни родных, ни знакомых? Нельзя же каждый день бывать в театре или обречь себя на просиживание длинных вечеров дома».

В начале 1770 года проживавшие в Петербурге иностранцы во главе с фабрикантом Фрэнсисом Гарднером сочли необходимым основать специальное собрание, или клуб. Так возникло Санкт-Петербургское английское собрание, которое в обиходе чаще называли Английским клубом; это было одно из самых привилегированных обществ столицы (с 1780 года в Английском собрании могло числиться не более 300 человек). Граф В. Г. Орлов писал своему брату Федору из Петербурга:

Здесь зима редко так умеренна бывает, как сего года: во все время больших морозов не было. В городе здесь не видать, чтоб война настояла, об оном немного беспокоятся; да и много веселья: маскарады, вольные комедии при дворе, ассамблеи у больших господ по очереди всякую неделю, куда более ста человек съезжаются. Еще новый род собрания, называется клоб, похоже на кафегаус (кофейню. – Ред.), где уже более 130 человек вписались, платит каждый по 30 рублей в год; всякого сорта люди есть в нем: большие господа все почти, средние, ученые, художники и купцы. Можно в оное ехать во всякое время, поутру и после обеда. Желающих в оное вступить избирают баллотированием.

В Английском клубе бывали многие отечественные политики, фабриканты, купцы, литераторы и ученые. Как писал Н. А. Некрасов:

Наши Фоксы и Роберты Пили

Здесь за благо отечества пили,

Здесь бывали интимны они...

В опубликованной по случаю столетнего юбилея клуба книге