Санькино лето - [6]

Ленка — единственная отличница в классе, все ее хвалят, ставят в пример. Ясно, девчонке проще учиться, сиди да зубри. Куда ей торопиться-то?

Попробовала бы на рыбалку проснуться в пять часов или, как сегодня Санька с отцом, порубить тычинки для палисадника: залезешь в еловую чащобу — топором не размахнуться, сухие иголки сыплются за шиворот. Две сотни натяпали за утро…

— Ты бы окно-то закрыл, а то комарья налетит, — подсказал снизу отец.

Они сидели вдвоем с дедом, обсуждали сказанное Малашкиным, сомневались.

— Сейчас.

Вот перелезла Ленка через огород. Что это ей потребовалось мимо Никитиной избы идти? Понятно, около Валерки остановилась, попереминалась и села на приступок: он поширкает, поширкает напильником да повернется к ней, а она плетет венок, иногда тоненько хихикает. Интересно, о чем разговаривают? И чего уселась, шла бы своей дорогой? Саньке приходит унылая мысль о том, что, если он застрянет в шестом классе, Валерка с Ленкой сразу станут как бы старше его на год, и возникает желание досадить Ленке и за то, что она отличница, и за то, что подсела к Валерке. Пожалуйста, напялила, как обруч, венок на голову, добро бы цветы были настоящие, а то — желтяки. Наверно, понравиться хочет этому долговязому.

Санька не мог усидеть на месте, выкатил на улицу велосипед, тихонечко поехал по тропке. Ленка, словно желая подзадорить, идет навстречу:

— Привет, Саня!

— Привет!

— Ты Красавку нашу не видел?

— Пастух я, что ли? — обиделся Санька: небось с Валеркой не про корову речь вела.

— Подумаешь, спросить нельзя! — передернула плечиками Ленка.

Поравнялся с ней — цап с головы венок — и ходу, нажал на педали. Ленка пустилась вдогонку, да где там, увертливо шныряет Санька по деревенским тропинкам, на велосипеде он, как казак в седле.

— Бессовестный, Саня! Отдай!

— Перебьешься. Новый сделаешь, этой дряни полно растет.

— Хоть бы серость свою не показывал!

Ах так! Принялся Санька хлестать венком по рулю: желтыми искрами брызнули во все стороны лепестки купальницы. Ленка сжала до белизны тонкие губы, голубые глаза презрительно сузились и, кажется, потемнели, но его это ничуть не тронуло, наоборот, отозвалось каким-то ликующим, мстительным чувством, и, пригнувшись к рулю, он резко взял с места, чтобы дать разгон велосипеду перед Валеркиным крыльцом.

Глава четвертая. Разговор с дорожным мастером. Зорька

Только собрались с Валеркой сходить на дорожное строительство, как на грех, Андрюшка выскочил из-за поленницы, будто специально подкарауливал.

— Вы куда?

— Никуда, просто так.

— Смотрите, чего нашел! — разжал кулак, показывая белое в коричневую крапинку яичко.

— Где? — спросил Санька.

— На нашей черемухе, в самом низу в густых ветках.

— Это черемушник вьет там каждое лето, отнеси яйцо на место.

— Их пять штук, жалко, что ли, одного-то? Мне хочется посмотреть, чего внутри, давайте разобьем.

— Я те разобью! — потряс кулаком перед носом братишки Санька. — Сказано, неси обратно в гнездо!

Андрюшка нехотя побрел в гумно и как только скрылся за домом, Санька дернул товарища за рукав:

— Айда, пока не вернулся, а то потащится как хвост.

Перемахнули через низкое прясло огорода и — напрямик к дороге. Вслед понеслась брань. Куприяниха заметила их с повети: никому не пройти, не проехать — обязательно высунется из своей «скворечни», любопытная старуха.

— Куда вас нелегкая несет по покосу?! Траву-то мнете, я вот ужо батькам нажалуюсь!

Нырнули в рожь, она уже поднялась в рост человека, заколосилась и вроде бы слегка поседела, но колосья были еще мягкие ласково касались рук, тянулись к лицу; теперь ребят можно было увидеть разве что с самолета, они бежали пригнувшись, сдерживая смех, точно набедокурили и скрылись от какой-то погони. Вот и дорога, пыль взрывами рикошетит из-под ботинок; навстречу, позвякивая цепью, профырчал бензовоз, белое облако тянулось за ним, как если бы цистерну волокли по земле; потонула в пыли рожь, на какое-то время потеряли друг друга из виду Санька с Валеркой.

Развиднелось. Пошли шагом. Беспокойные пигалицы с настойчивым криком сопровождали их до самого леса. Все слышней становился гул машин.

— Помнишь, в школе говорили, что у нас нет полезных ископаемых? Теперь, оказывается, нефть ищут.

— Лучше бы прислали сюда военных, — сказал Санька. — Представляешь, по этой дороге шли бы с песней солдаты, прямо через Заболотье.

— Сам же говорил, выселят тогда всех из деревни.

— Если в селе станем жить, все равно можно прибежать: в своем лесу никто не поймает, проберемся. Учения у них будут, как на войне.

И чудился Саньке гул не самосвалов, а могучих военных тягачей, крытых брезентом. Здесь, в Заболотском лесу, можно будет увидеть такое, что и в кино редко показывают.

Впереди забрезжила широкая просека новой дороги: бульдозеры потеснили в стороны от обочин молодой сосняк. И эти деревья, которые ближе к деревне, тоже скоро дрогнут под стальным ножом, а пока стоят торжественно и безмятежно, нежные мутовки желтеют на солнце, как свечи.

В самом начале просеки земля была сильно исковеркана, дальше угадывалась насыпь: ровными рядами горбились вдоль нее кучи песка; двое рабочих — один с полосатой рейкой, другой с прибором, похожим на короткую подзорную трубу на треноге, — делали какую-то разметку по колышкам, вбитым в землю; бульдозер углублял кюветы, срезая маслянисто-влажные глинистые пласты; после грейдера громыхал по камням огромный каток, утрамбовывал полотно. Здесь начиналось настоящее шоссе, ровное, прямое, по нему стремительно носились глазастые «ЗИЛы» — подвозили гравий. Кажется, могучая машина, а опрокинет кузов — получается всего небольшая кучка. Неужели правда из Калининской области камень? Спросили об этом одного из шоферов.