Санкционный смотритель - [10]

Гораздо уместнее мысль Наполеона представляется вытекающей из грустных размышлений не случившегося диктатора Российской империи, полковника лейб-гвардии Преображенского: полка князя Сергея Петровича Трубецкого, узнавшего к полудню 14 декабря, что вместо пяти полков на Сенатскую площадь вышел неполный батальон лейб-гвардии Московского полка, рота гренадеров и Гвардейский морской экипаж - две с небольшим тысячи человек.

Разумеется, за все надо платить, но какова цена! Князь Сергей Трубецкой, тридцати пяти лет, был лишен всех прав состояния и приговорен к четырнадцати годам каторги с последующим вечным поселением в отдаленном углу Иркутской губернии. 25-летняя княгиня Екатерина Трубецкая добровольно последовала за мужем в Нерчинский каторжный острог, чем потрясла Россию на многие десятилетия вперед.

По отбытии половины срока, то есть семи лет, княгиня направила прошение Николаю, умоляя о помощи детям, родившимся уже там, в глухой забайкальской неволе и лишенным в силу этого обстоятельства самого необходимого. В прошении ни единым словом не дала повода думать, что раскаивается в своем порыве. Напротив, опасаясь быть неверно истолкованной, уведомила, что ни о чем не жалеет, не просит о снисхождении, и если бы судьбой дана была возможность начать все сызнова, она осталась бы верна прежнему выбору, который составил ее счастье.

Полтора века минуло, прежде чем люди стали еще не понимать, а только догадываться, что вовсе не мифическая свобода, не иллюзии каких-то неискренних благ и не ритуальные пляски безумцев на «обломках самовластья», но лишь она - великая русская женщина Екатерина Трубецкая достойна прекрасных, чистых слов, близко к этому поводу сказанных: «Звезда пленительного счастья».

Николаю это понимание было доступно не более, чем всем прочим, но он, видимо, ощутил, читая прошение, какую-то необъяснимую зависть, какую-то даже злость почувствовал, смутный ущерб... В просьбе княгине Трубецкой отказал, не объясняя причин отказа, поскольку и сам себе не мог их объяснить.

Прошло еще семь лет. Каторга отбыта от звонка до звонка. Детей в семье Трубецких стало пятеро. Старшие подросли, слава богу, а вот младшие часто болели. Медицинской помощи не сыскать было и за сто верст. Екатерина решается во второй раз обратиться к императору. Просит его о царской милости - позволить поселиться в окрестностях. Иркутска, Тобольска или Оренбурга. Ведь помимо всего прочего нужно учить детей, дать им подобающее воспитание, а как? Как и в первом прошении, речь идет только о детях: им, от рождения не знавшим иной жизни, кроме каторжной, за что такая участь?..

И это письмо император прочитал. И вновь ощутил прикосновению к чему-то обжигающе яркому, раздражавшему дыханием недостижимого, недоступного и невозможного для него счастья. Дерзко это. Несносно. Живот затрясся от накатившего гнева: «Удивляюсь, что меня снова беспокоят из-за семьи, глава которой участвовал в заговоре против меня!.. Дети каторжников - тоже каторжники и в образовании не нуждаются».

Что стоило Екатерине Трубецкой повиниться, покаяться - всего лишь словесно обременить бумагу осознанием вины, своей и мужа, перед государем - и прощены!

Свободы это стоило. Звезды пленительного счастья. Не стоит царская милость такой цены. И другой мысли в объяснение этого не возникает.

А ведь Екатерина Трубецкая происходила из старинного дворянского рода Лавалей во Франции, глава которого был возведен в графское достоинство Людовиком XV. Со смертью Екатерины род Лавалей пресекся, но для истории это уже не имеет значения. В России Екатерина Лаваль стала русской.

Комментарий к несущественному

«Федор Петрович спросил у Ивана Ильича, видел ли он Сарру Бернар. Иван Ильич не понял сначала того, что у него спрашивали, а потом сказал:

- Нет, а вы уже видели?..

Начался разговор об изяществе и реальности ее игры -тот самый разговор, который всегда бывает один и тот же». (Л.Н. Толстой. «Смерть Ивана Ильича»)

В контексте реальных страданий Ивана Ильича все не оставляло сознание того, что у него есть отложенное важное задушевное дело, потом он. вспомнил, что это задушевное дело были мысли о слепой кишке.

Лев Николаевич прав: необязательный разговор об изящном всегда бывает один и тот же, меняются лишь имена обсуждаемых персонажей. В политике, лишенной всякого изящества, имена меняются быстрее, чем персонаж сообразит, что он уже не действующее лицо:

- Видели ли вы Турчинова? А Яценюка?..

Стоит увидеть. Все лучшее, что есть в душе человека, отзовется, соберется, окрепнет - и отъедет к задушевным мыслям о слепой кишке.

Рвачи без границ

Жили люди на окраине империи скучно. Сидели тихо. Поле эволюционирующих смыслов отдыхало от христианской, догматики перед тем, как вступить в дарвиновскую школу естественного отбора с целью последовательной выделки человека из обезьяны. Однако не с кем было растить в себе силу, не с кого пример брать. Пугачевскую вольницу упразднили, разинские челны потопили, сильные личности в гастарбайтеры подались. Героя не было. А на дворе гроза собиралась.

И вдруг пошел косяк: Махно, Котовский, Голуб, Орлик, Петлюра, Тютюнник, Бандера, Музычко, Аваков, Ярош, Парубий, Наливайченко, Кличко... Откуда герои? С Майдана, вестимо. За ними - комиссары Госдепа в пыльных шлемах, а также инфузории в туфельках, с сумками, полными отравленных булочек. Рвачи без границ. Самый мирный на свете кениец напутствует их словом и долларом.