Санаторий - [25]

– Не знаю. Обычно ими пользуются для перевозки строительных материалов или противолавинных барьеров. В горах это самый дешевый способ.

Элин замечает и еще кое-что – по серпантину к отелю поднимаются два внедорожника, шины вздымают в воздух мелкую снежную пыль.

У первой машины на крыше поблескивают маячки, отбрасывая на капот огненно-оранжевые всполохи. На боку машины нарисованы белые и оранжевые звезды. А рядом с ними только одно слово черными строчными буквами: полиция.

Машины останавливаются у входа в отель. Элин наблюдает, как из них выходят люди. Шесть человек, семь. На двоих из первой машины синие брюки и куртки, на спине надпись «полиция». Вторая группа в обычных ветровках и безрукавках поверх них.

Они явно торопятся, бросаются к багажникам машин и вытаскивают разное оборудование. Опираясь на борт, снимают обувь и надевают лыжные ботинки. И словно в унисон натягивают черную сбрую. Карабины, постромки и веревки, прикрепленные к груди, связывают одного с другим.

По спине Элин бежит холодок страха.

– Кто это?

– Спецотряд полиции, – напряженно отвечает Айзек. – Разбираются со сложными случаями. Захватом заложников, террористами. А некоторые, например эти, работают высоко в горах.

– Почему они здесь?

Айзек переводит взгляд на вертолет, низко кружащий над горой. Челюсть Айзека дрожит.

– Не знаю.

Полицейские закидывают на плечи большие рюкзаки, а потом шлемы. Вынимают из машин лыжи. И быстро поднимаются по дорожке к лесу. И тут Элин замечает, что первую группу ведет знакомый человек в серой флисовой куртке. Он показывает на лес.

– Лукас Карон, – шепчет Айзек.

– Ты прав, – откликается она.

И вдруг замечает кое-что на ковре под ногами.

Кровь.

Почти незаметную, если не знать, на что смотришь, и никогда раньше такого не видел.

Туман брызг, расплывающихся крохотными кругами.

21

Адель дрожит. Руки и ноги затекли, их покалывает.

Сколько времени она проспала? Несколько часов? Всю ночь? Невозможно сказать – реальность вокруг как будто растворяется. В этом месте темно. Нет, дело не в этом. Глаза чем-то завязаны – грубой, колючей тканью, Адель не может поднять веки.

Ее охватывает паника. В приступе накатившей клаустрофобии она брыкается, пытаясь освободить руки и ноги, но безуспешно.

Хватит. Успокойся. Разберись, что происходит.

Теперь Адель не торопится, двигается осторожно. Шевелит ладонями, пальцами и понимает, что они связаны у нее за спиной. Как и лодыжки.

Она сидит на полу, прислонившись спиной к стене. «Продолжай», – мысленно повторяет она. Если она здесь одна, а так, по всей видимости, и есть, нужно как-то сориентироваться. Узнать, где она.

Адель замирает и прислушивается. Но слышит только ритмичное падение капель. Она где-то в отеле? Ее ведь не могли отнести далеко? Иначе кто-нибудь заметил бы.

А если закричать? Привлечь внимание?

И тут она ощущает во рту вкус меди и соли. Но не сразу понимает, что это.

Кровь.

Адель пытается ощупать языком зубы, чтобы понять, откуда кровь, но ничего не выходит. Во рту у нее кляп. Губы так онемели, что она его и не заметила.

Мысли скачут, нанося последний удар: ты ведь здесь умрешь, верно?

Ты никогда отсюда не выберешься. Не можешь ни кричать, ни пошевелиться.

Никто тебя не найдет.

Она делает глубокий вдох. Хватит. Она должна выбраться. Ради Габриэля.

Думай.

Адель крепкая и сильная – таковы требования к ее профессии. Она что-нибудь придумает.

Начинает зарождаться идея: можно воспользоваться тем, что этот человек, кем бы он ни был, вернется не скоро. Этого времени может хватить, чтобы понять, где она, найти какое-нибудь подручное средство и освободиться.

Другого пути нет, только избавиться от паники, которая захлестывает внутри. Адель никто не хватится.

Габриэль еще неделю не вернется от отца. Если она не будет звонить несколько дней, это вполне привычно. Стефан предпочитает, чтобы эта неделя была его и только его. По правде говоря, Адель это всегда устраивало. Ей не хочется слышать на заднем плане пронзительный, слишком восторженный голос Лизы, подруги Стефана.

На работе тоже не хватятся. Ее смена только через несколько дней.

Адель напрягается. Она слышит шаги.

Весь ее план… Слишком поздно.

Похититель здесь, он приближается. Адель чует его запах – какой-то химический, едкий, как запах хлорки в больнице.

Но не только, в воздухе висит еще какой-то запах. Нечто дикое – возбуждение, адреналин, предвкушение.

Он хочет причинить боль.

Адель слышит новые звуки: с шумом вырывается тяжелое дыхание. Прямо рядом с ней.

Она в ужасе пытается пошевелиться, но веревка врезается в кожу на запястьях.

Чьи-то пальцы касаются ее лица, ощупывают его.

Повязку с такой силой срывают с глаз, что она царапает щеки. Глаза Адель щиплет от слез, но она заставляет себя их открыть.

От пола к потолку бешено скачет луч фонарика.

Он останавливается на ее лице, ослепляя резким светом. Адель щурится, хочет закрыть глаза ладонью, но не может.

Луч тут же опускается и упирается в пол. Воспользовавшись моментом, она поднимает голову, в ее венах бурлит адреналин. Она мало что видит – глаза еще не привыкли к свету. Стоит ей пошевелить головой, как перед глазами начинает все кружиться, но все же кое-что она может четко рассмотреть в сумраке: контуры маски.