Санаторий доктора Волкова - [2]

Две машины неслись навстречу друг другу.

Немецкий ас усмехался в своей бронированной кабине.

Когда он, побледнев, понял, что француз идет на таран, было уже поздно...

А на аэродроме друзья французского пилота, сбившись в тесный кружок, молча ждали его возвращения. Все они были опытными военными летчиками и хорошо все понимали. Понимали, что горючее уже по всем расчетам должно кончиться и что их друга Антуана де Сент-Экзюпери они больше никогда не увидят.

Но никто не хотел в это верить.

— Свяжитесь с американцами, — приказал командир дежурному. — Он мог сесть к ним на аэродром.

— Американцы у аппарата. У них нет сведений...

Только поздно вечером радистам удалось перехватить вражескую шифровку. Немцы сообщали, что в районе Средиземного моря сбит «лайтнинг». О своих потерях они, как всегда, молчали.

Друзья не верили, что Антуан мог погибнуть.

Глава II ОПЯТЬ «ФОККЕ-ВУЛЬФЫ» НА ЗАВТРАК

Маленький серебристый вертолет, юркнув меж домов, сел на балкон. Пропеллер вертелся, но Олег почему-то услышал не гул мотора, а странное шипение, будто кипела на кухне кастрюля-скороварка. Никто не показывался из кабины, но раздалось пение. Пел пилот вертолета.

Пусть ветер лави-иной

и песня лави-иной,

тебе половина

и мне по-оловина-а...

Любимая песня отца...

Это поет отец! Но он же далеко, в Узбекистане.

Открыв глаза, Олег сел на кровати. Никакого вертолета на балконе.

Что же тогда шипит?

И кто там плещется в ванной?

Мы хлеба горбу-ушку

и ту — попола-ам...

Да это же отец!

Спрыгнув с постели, Олег полетел босиком в ванную. Она была не заперта.

— Здравствуй, путешественник! — звонко крикнул Олег и осекся. Под душем стоял незнакомый чернокожий человек с черной бородой от самых глаз.

— Салям алейкум, — важно сказал чернобородый и взмахнул мыльной мочалкой.

— Пп-простите, — попятился Олег.

— Следует отвечать: алейкум салям, молодой человек! Так вот, значит как ты встречаешь родного отца!

— Да я же тебя не узнал! — заорал Олег и от радости полез к отцу прямо в майке и трусах. Вода оказалась ледяной, но Олег устоял.

Какая радость! Приехал наконец, а уж столько его ждали с мамой. Гадали-загадывали, надеялись: может, к сентябрю и вернется. Теперь-то они снова будут сидеть по вечерам в комнате Олега, спорить, читать вместе книги. Надо скорей показать отцу все книги, которые за это время удалось раздобыть. Очень трудно собирать военные мемуары. Чуть прозеваешь — и ищи-свищи! Но кто-кто, а Олег не зевает. Целую новую полку уставил. Отец тоже любит книги про войну. Он много знает, воевал сам с четырнадцати лет. К нему часто приходят в гости военные — его однополчане, теперь уже все в высоких званиях. Олег в душе жалеет, конечно, что и отец не военный, но все равно гордится им.

— Теплей сделай, чего дрожишь?

— Эт-тто от pa-радости, — проклацал зубами Олег.

— Дрожишь от радости?

— А ч-ч-ч-чего ты телеграмму не дал? Встретили бы.

— Дал. Но обогнал ее.

— Как это?

— Отгадай.

— Ну как?

— Я же на ИЛе летел. Вхожу сейчас в дом, а за мной телеграмму несут.

— Здорово! — Олег наконец-то справился с дрожью. — Ты надолго? Насовсем?

— Да нет. Один завод нас тут задерживает. Надо пошевелить. Мы такую стройку в пустыне начали! Нас нельзя задерживать! М-да... Хорошо дома, а у нас там жара... под пятьдесят. Залезешь вот так под душ и шипишь, как раскаленная сковородка.

Постучав к ним, мама крикнула:

— Завтракать, Кислицыны!

— Не спеши, — Олегу еще хотелось побыть с отцом. — У самой еще на стол не накрыто, а зовет. Всегда она торопит.

Нахмурившись, отец спросил:

— Ссоришься тут с мамой, да?

— Что ты! Иногда... очень редко. Пап, что у тебя за шрам на подбородке?

— Заметил, — вдруг смутился отец. — Зря, выходит, бороду отпускал.

— Глубокий шрам какой.

— Царапина. Я говорю — царапина. Понял? — Отец заговорщицки покосился на дверь. — Да сними майку, наконец. Натру тебя. — И он стал так растирать мочалкой спину Олега, что тому стало жарко и под ледяной струей.

— Куда на каникулы, уже решили?

Хорошо бы поехать на каникулы снова в Смоленск, но об этом лучше и не мечтать.

— Молчишь? Выходит, в Смоленск визы не дают. Порезвился там в прошлом году. Порезвился-я...

— Да я же... мне же благодарность прислали из музея. За то, что окоп нашел. А она...

Толкнув его в плечо, отец сказал резко:

— Запрещаю говорить «она»! И можешь меня не агитировать. Драки, ночные приключения, окопы в чужих садах... Так только раз в жизни бывает. Больше не получится. Пошли завтракать, раз мама зовет. Я травки узбекской привез.

— А помидоры?

— Как же без помидоров? Без них разве можно завтракать!

— Знаешь... я тут письмо написал. Во Францию. Только я не знаю, как отправить. Понимаешь, он таранил «мессершмитт», а везде написано, что пропал без вести. Кончилось горючее — и упал в море! Я написал им. Не может он просто... — Олег разволновался и не договорил.

— Кто таранил? Кто упал в море? Снова танки, пулеметы, пушки, самолеты! Опять окопы в саду! Да когда же ты вырастешь?

— Понимаешь, я читал...

— Серьезные аксакалы не ведут разговоры в ванной. Идем, мама ждет.

В кухне во всех вазах сияли огромные тюльпаны. Стол был заставлен узбекскими лепешками, травами, пахнущими незнакомо и аппетитно. Огненные помидоры, казалось, прожгут и клеенку и стол.