Самый жестокий месяц - [101]

– Вы хотите сказать, непредсказуемый? – уточнил Питер. – Трудный месяц.

– Сегодня солнечно и тепло, а завтра – снег, – согласился Гамаш. – Шекспир сказал об этом так: «блеск обманчивый апрельских дней»[66].

– Я предпочитаю Т. С. Элиота. «Самый жестокий месяц»[67].

– Почему вы так говорите?

– Все весенние цветы гибнут. Это происходит почти каждый год. Их обманом выманивают на свет божий, они расцветают. И не только весенние луковицы, но и почки на деревьях. Розовые кусты, всё. Все они пробуждаются к жизни и радуются. И вдруг – раз, и снежная буря всех убивает.

У Гамаша возникло такое чувство, будто они говорят вовсе не о цветах.

– Ну а чего бы вы хотели? – спросил он Питера. – Они должны расцветать, хотя бы на короткое время. И они вернутся на следующий год.

– Но не все. – Питер повернулся к Гамашу, не замечая, что с деревянной ложки капает густая подливка. – Некоторые погибают совсем. У нас был великолепный розовый куст. Несколько лет назад он только-только начал давать почки, и тут сильный мороз убил его.

– «Мороз нагрянет, – процитировал Гамаш. – Изгложет корни, и падет он так же, как и я»[68].

Питер задрожал.

– Кто падет, Питер? Клара?

– Никто не падет. Я этого не допущу.

– Странное канадское свойство: мы постоянно говорим о том единственном, что не в состоянии контролировать. О погоде. Мы не можем остановить мороз, не можем воспрепятствовать цветам делать то, что им предназначено. Если такова твоя природа, то лучше уж расцвести хоть на мгновение, чем всю жизнь прятаться.

– Не согласен.

Питер повернулся спиной к гостю и принялся так активно перемешивать мясо, что чуть не превратил его в пюре.

– Извините. Я не хотел вас обидеть.

– Вы меня ничуть не обидели, – сказал Питер в стену.

Гамаш отнес нарезанный батон на длинный сосновый стол, подготовленный для обеда, и вернулся в гостиную. Он подумал, что Элиот назвал апрель самым жестоким месяцем не потому, что он убивает цветы и почки на деревьях, а, напротив, потому, что он чего-то не делает. Как трудно приходится тем, кто не цветет, когда вокруг все дышит новой жизнью и надеждой.

– Давайте-ка без всяких задних мыслей, – сказал Оливье.

– Он почти никогда не говорит такое, – заверил Габри Клару и взял одну креветку с блюда, которое пытался всучить ему Оливье, чтобы Габри предлагал угощение гостям.

– Ведь Пасха – не христианский праздник? – спросил Оливье.

– Христианский, – ответила Жанна. Эта маленькая невзрачная женщина каким-то образом сумела доминировать в комнате, где было немало сильных личностей. Она сидела в углу дивана, затиснутая между подлокотником и Мирной, и все глаза были устремлены на нее. – Но ранняя церковь не знала точно, когда был распят Христос, а потому выбрала дату, которая выпадала на день одного из языческих ритуалов.

– Зачем им это понадобилось? – спросила Клара.

– Ранней церкви, чтобы выжить, нужно было привлекать язычников. Время было опасное и хрупкое. Чтобы победить язычников, церковь приняла некоторые их праздники и ритуалы.

– Церковные благовония сродни нашим травам для окуривания, – согласилась Мирна. – Когда мы поджигаем пучки сухих трав, чтобы очистить место.

Она посмотрела на Клару, и та кивнула ей. Но это был утешающий ритуал, полный радости, он не имел ничего общего с размахиванием кадилом, угрюмым и смутно угрожающим. Мирна никогда не считала, что между двумя этими ритуалами есть что-то общее, и теперь подумала: что бы сказали священники, услышав такое сравнение? Или колдуньи.

– Верно, – кивнула Жанна. – То же самое и с праздниками. Мы иногда называем Рождество йолем[69].

– Да, в некоторых рождественских сказках, – сказал Габри.

– А еще есть йольское бревно, – вспомнил Оливье.

– Йолем в древности называли праздник зимнего солнцеворота. Самая длинная ночь в году. Двадцать первого декабря. Это языческий праздник. И на эти же дни ранняя христианская церковь решила назначить Рождество.

– Чтобы его праздновали несколько десятков ведьм? Да бросьте вы! – фыркнула Рут. – По-моему, вы хотите казаться важнее, чем на самом деле.

– Категорически нет. Церковь долгие века не интересовалась нами, разве что в качестве топлива для костра, как вам известно.

– Что значит это ваше «как вам известно»?

– Вы много раз писали о старых верованиях. Эта тема присутствует в ваших стихах.

– Вы приписываете им то, чего в них нет, Жанна д’Арк, – сказала Рут.

Жанна процитировала, глядя в глаза Рут:

Меня повесили за то, что я жила одна,

за то, что я голубоглазая и загорелая,

И да, еще за груди.

Как только разговор о демонах заходит,

все это пригождается.

– Вы хотите сказать, что Рут – ведьма? – спросил Габри.

Жанна оторвала взгляд от высохшей старухи, которая сидела выпрямившись, будто кол проглотила.

– Викане верят, что большинство старых женщин – хранительницы мудрости, целительских знаний и всяких историй.

– Рут практикует вискультизм. Это идет в счет? – спросил Габри, вызвав взрыв смеха.

Улыбнулась даже Жанна.

– В древние времена большинство людей были язычниками и отмечали праздники на старый манер. Йоль и Пасха. Весеннее равноденствие. Вы практикуете ритуалы? – спросила Жанна у Мирны.

– Кое-какие. Мы празднуем солнцестояние и делаем окуривание. Это что-то вроде сборной солянки из языческих и индейских верований.