Самый трудный день - [5]

Захаров встал, оглядел расположившихся на полу коммунистов, остановил взгляд на сидевших отдельно Алексее и двух бойцах и сказал: - Товарищи коммунисты, поскольку секретарь парторганизации нашей роты товарищ Петров Иван Герасимович погиб в сегодняшнем бою, разрешите мне предложить следующую повестку дня. Первое - выборы секретаря ротной партийной организации. Второе - прием в ряды ВКП(б) товарищей Никольского, Рогожина и Костенко. Третье - текущий момент. Со стороны могло показаться, что Алексей внимательно наблюдает за ходом собрания, на самом же деле хотя он и видел все, что происходило перед ним, но как-то не осознавал этого - он сейчас находился примерно в том же состоянии, какое бывало у него перед боем. Он вздрогнул, услышав свою фамилию, непонимающе огляделся и нерешительно встал. Политрук прочитал его заявление. - Какие будут вопросы, товарищи? Бойцы с сочувствием наблюдали за своим смущенным командиром. Пулеметчик Чупачин по привычке встал. -Товарищ старший лейтенант, расскажите о себе... автобиографию, одним словом. Алексей зачем-то сдернул с головы пилотку и, смяв ее в кулаке, старательно откашлявшись, начал: - Биография у меня, товарищи, очень короткая. Родился в тысяча девятьсот двадцать втором году в семье военнослужащего. Мать учительница. Окончил школу, поступил в художественный институт. Ушел на фронт. Воевал под Смоленском и Вязьмой. Два раза выходил из окружения. Во время наступления под Москвой был ранен. Лечился в госпитале, потом учился на пехотных курсах. С июля снова на фронте. Ну, а остальное сами знаете. - А за что вы получили боевые награды, товарищ Никольский, - спросил Захаров. Сам он отлично знал это, но хотел, чтобы именно сейчас узнали и бойцы. - Орден Красной Звезды в июле этого года за бой, который вы все... Алексей запнулся, обвел взглядом сидевших и подумал: как мало осталось тех, кто мог помнить тот бой с немецкими танками, когда их спасли неведомо как появившиеся в степной балке "катюши", но ничего не сказал об этом и продолжил: - Который вы все, я думаю, помните. Медаль "За отвагу" в октябре сорок первого - ходил за линию фронта в разведку, привел языка. Не я один, конечно, ходил. Всех наградили, в том числе и меня. - Да что там, и так все ясно. - Правильно, что мы, комроты своего не знаем? Голосовать! Третий вопрос Алексей уже мог обсуждать вместе со всеми, но молчал, и только счастливая улыбка, которая, несмотря на все старания, вдруг набегала на губы, говорила о том, что он ceйчас чувствует и почему молчит. Обсуждение третьего пункта повестки дня было коротким - постановили записать в протокол собрания единогласное решение коммунистов: "Стоять за дом насмерть!"

4

Алексей еще прыгал по госпиталю на костылях, оберегая простреленную на Истре ногу, когда его вызвал комиссар. Алексей остановился перед окрашенной белой масляной краской дверью, упер в подмышку правый костыль, толкнул от себя рукой дверь и вошел в кабинет комиссара. Пожилой, лет пятидесяти, человек с нездоровым желтым и одутловатым лицом просматривал какие-то бумаги. - Сержант Никольский прибыл по вашему приказанию, товарищ комиссар, стараясь настроить голос как можно бодрее, отрапортовал Алексей. - Здравствуйте, товарищ сержант. - Комиссар вышел из-за стола и подвинул стул Алексею. Чтобы сесть, Алексею пришлось упереться в стол левой pyкой, правой он держал оба костыля и одновременно тоже опирался на них. Комиссар неожиданно крепко взял его за локоть. Раздосадованный тем, что его принимают за того, кто нуждается в помощи, и одновременно смущённый, тем что ему помогает сесть и поддерживает за руку батальонный комиссар, Алексей поспешил опуститься на стул, и нога отозвалась стремительной болью, рванувшейся вниз, к колену, а потом вдруг куда-то вверх, к сердцу. Заметив исказившееся лицо раненого, комиссар нахмурился. Сев за стол, он достал пачку "Беломора", вытряхнул из нее на свою массивную ладонь папиросу и после некоторого колебания протянул пачку Алексею. - Что, врачи разрешают курить? Алексей пожал плечами и взял папиросу. - Спасибо, товарищ комиссар. Что врачи - у меня нога, не легкие. Он полез в карман пижамы за спичками, но комиссар уже чиркнул колесиком зажигалки. - Так что же врачи говорят, товарищ сержант? Ногу обещают стопроцентную или как? - Да. Сазонов говорит - будет лучше прежней. Самое большее через месяц уже буду на передовой, товарищ комиссар. Алексей терялся в догадках, этот странный разговор уже начинал ему не нравиться: "Куда гнет этот человек, что ему далась моя нога? Я ведь не сам себе ее прострелил". Комиссар, видимо, и сам понял по встревоженному лицу раненого, что тянуть больше не следует. - Вот что, сержант... - Взгляд комиссара был внимательным, даже каким-то оценивающим. - Личное дело я твое читал, не будем ходить вокруг да около, ты парень умный. А ногой твоей я вот почему интересуюсь... Мы получили приказ: лиц, имеющих среднее образование, отправлять на курсы комсостава или в военные училища. Это первое. И второе... - Комиссар затянулся дымом, папироса после этой затяжки догорела у него до мундштука, и он придавил ее в пепельнице. - Лиц, ушедших на фронт из высших учебных заведений, вернуть в эти самые учебные заведения. Ты ведь с третьего курса ушел на фронт? Так что ты теперь у нас един в двух лицах, - усмехнулся комиссар. - Времени у тебя еще много, давай решай, думай и решай, куда твоя дорога. Не тороплю. Думай. Когда надумаешь - скажешь. От таких неожиданных новостей Алексей растерялся и только машинально, из вежливости, кивал, слушая последние слова комиссара. Вернуться в учебные классы художественного института, снова взять в руки тяжелую, жирную глину, впиться в нее пальцами и снова каждый день испытывать эту ни с чем не сравнимую радость покорного и загадочного чуда воплощения наяву твоих мыслей. Неужели это возможно? И разве он не имеет морального права воспользоваться этим приказом, изданным людьми, думающими о будущем после войны? А Лена... Он каждый день будет ее видеть, будет рядом с ней. Да что тут думать - приказ есть приказ, надо его выполнять, и все. Того, что он пережил, хватит на десятерых, и никто никогда не посмеет его ни в чем обвинить - он выполнил свой долг, и точка, хватит, теперь пусть другие повоюют. Алексей уперся костылями в пол и поднялся на руках со стула. - А что тут думать, товарищ комиссар, приказ есть приказ. Батальонный комиссар опустил глаза, его рыхлое лицо неожиданно отвердело, и ровным равнодушным голосом он сказал: - Ну что ж, сержант, идите. - Где эти курсы-то находятся? Комиссар удивленно посмотрел на Алексея и машинально ответил: - В Москве, в... - Отлично, я ведь москвич, товарищ комиссар. Комиссар встал из-за стола, хотел что-то сказать, потом подошел к Алексею и, положив руку ему на плечо, сказал: - Спасибо, сынок. - И улыбнулся. - А я было подумал... Прости...