Самый сердитый гном - [8]

Негодование гнома было вызвано странным поведением напарника. С Пархавиэлем в ту смену было что-то не так, это заметил каждый член команды. Он то сильно тянул повозку вперед, заставляя других ускорять темп и сбивать дыхание, то резко затормаживал, и тогда вся шестерка сбивалась в кучу. Однако аритмичность движения была не единственной странностью гнома. Порой, когда телегу мотало из стороны в сторону или заносило на крутом склоне, хауптмейстер не мог удержать равновесия и падал, увлекая за собой всех остальных. Окрики, предупреждения, ругань, сменяющиеся тычками и затрещинами, казалось, не имели никакого воздействия, всегда собранный и хорошо знающий свое дело караванщик упорно продолжал чудить, никак не реагируя на внешние раздражители. Ни Нарс, ни его товарищи даже не могли предположить, что хауптмейстер просто не слышал их раздраженных голосов и не чувствовал сыплющихся на его крепкую спину ударов.

Когда Пархавиэль очнулся после отравления, то отряд был уже на ногах и готовился отправиться в путь. Голова кружилась, тело не слушалось, а очертания палаток и фигур гномов плясали перед глазами в каком-то мутном, бледно-сером тумане. Боли не было, и с памятью вроде все тоже было в порядке. Он отчетливо помнил события вчерашней смены и, конечно же, судьбоносный разговор с командиром, после которого он все-таки решился рискнуть и выпить «гейнс». Но вот с восприятием настоящего были проблемы: он то не слышал слов окружающих, то не мог понять, что же от него хотят, движения были скованными, а реакция замедленной. Гном чувствовал, как порой на него нападает оцепенение и он на ходу погружается в странную, непривычную полудрему, как будто невидимый злой колдун время от времени произносит таинственные магические заклятия, высасывающие из него силу и притупляющие рассудок.

Когда он оборачивался, то видел озлобленные лица кричащих на него товарищей, но не слышал слов, когда падал, не чувствовал боли, хотя точно знал, что она должна быть.

Сквозь пелену тумана хауптмейстер видел, как конвой остановился и к нему подошел командир. Карл интенсивно шевелил губами, жестикулировал, зачем-то щупал его пульс и силой заставил открыть рот. Закончив с осмотром, он что-то начал говорить столпившимся вокруг телеги гномам. Пархавиэль почувствовал, как его осторожно взяли под руки и заботливо повели к одной из телег, уложили сверху между тюками с товарами и накрыли теплым одеялом. Сил сопротивляться произволу не было, да и особого желания тоже не возникало. Единственная мысль, одиноко блуждающая в его пустой голове, призывала закрыть глаза и заснуть.

Первое, что увидел Пархавиэль, открыв глаза, был высокий бревенчатый потолок, местами облепленный паутиной и грязью. Через маленькое оконце в комнату с трудом пробивался тусклый свет фонарей, костров и факелов, горящих где-то снаружи барака. Несмотря на царивший кругом полумрак, гном узнал помещение. Два ряда железных кроватей, накрытых грубыми войлочными одеялами, стоящие возле стены в ряд сундуки, большой камин и оружейные стояки у входа не оставляли никаких сомнений, он был в одном из бараков пограничной заставы.

«Интересно, как долго я провалялся? – крутилась в ясной как никогда голове гнома тревожная мысль. – А где отряд? Неужели меня оставили у стражей Ворот и ушли?!»

Испугавшее гнома предположение придало ему сил и заставило забыть о соблюдении хотя бы минимальных норм приличия. Быстро вскочив с кровати, Пархавиэль прыжками кинулся к входной двери, совершенно не обратив внимания на такую несуразную мелочь, как полное отсутствие одежды на его мускулистом, покрытом густой растительностью теле.

С шумом и треском Зингершульцо распахнул дверь и… с облегчением вздохнул. На центральной площади пограничного лагеря было многолюдно, горели костры и слышалось приятное слуху гудение многоголосой толпы: кто-то смеялся, кто-то громко кричал, видимо, проигрывая в карты более удачливым сослуживцам жалованье за десять смен и усиленный походный паек. Жизнь заставы шла своим чередом, между казарменными бараками и служебными помещениями сновали взад и вперед полусонные стражники и караванщики из его отряда. «Слава богам!» – слетело с губ Зингершульцо, который тут же расслабился и прислонился спиной к дверному косяку. Холодные металлические скобы двери в тот же миг впились в горячее тело и заставили взглянуть на его неприкрытую наготу. Испуганно ойкнув, Пархавиэль захлопнул дверь и быстро побежал к кровати, пытаясь найти впотьмах куда-то запропастившуюся одежду.

К счастью, никто из проходивших мимо барака не обратил внимания на распахнутую настежь дверь и не заметил оплошности гнома. В противном случае Пархавиэлю пришлось бы долго быть объектом злых шуточек и мишенью для язвительных колкостей, обильно отпускаемых при каждом удобном случае и по любому поводу весельчаками-сослуживцами.

Перепачканные дорожной грязью штаны и сапоги нашлись под кроватью, рубашка лежала в изголовье. А вот куда соседи по бараку задевали его широкий кожаный ремень, обшитый стальными клепками и пластинами, оставалось загадкой до тех пор, пока недовольно ворчащему, поддерживающему одной рукой постоянно сползающие вниз портки гному наконец-то не удалось разжечь в камине огонь.