Котик Давыдов настойчиво звал на пиво. Мимо легко пробежала Лилечка: «Ой, опоздала, мальчики». Завуч Наполеон, надвинувшись животом, посоветовал отправиться в поездку за грибами. Прошёл неуклюжий Розанов, разгребая воздух взмахами непомерно протяжных рук и бухая в землю огромными башмаками.
— А в гости когда? — напирал Котик. — Ты обещал.
Я отговаривался тем, что Вера Петровна редко бывает дома.
— Теряем время, — настаивал Котик. — Или ты желаешь жить монахом?
Кстати, выяснилось, что не только «на обаянии» держался пресловутый «аристократизм» Котика. Буфетчицу Саскию он за бока не щипал, но в пятом классе учился её нерадивый сын. По всем предметам он имел тройки и двойки, зато по английскому крепкое «хорошо». Об этом язвительно заметила на педсовете Химоза, но Котик немедленно огрызнулся: «Каков преподаватель, таков и ученик, дорогая Анна Григорьевна. Это не я сказал. Это сказал знаменитый педагог Песталоцци».
— Цитируй, — проповедовал по этому поводу Котик. — Смело цитируй, мой друг. Я ещё в школе понял, надо лепить цитаты. При этом не надо искать! Выдумывай смело! Ты полагаешь, Песталоцци произносил такие банальности? Может, и произносил, не знаю. Ты видел, как заткнулась Химоза? Таких можно поставить на место только цитатой. Дескать, Маркс сказал то, а Фридрих это. Они доверчивы и покорны, как дети. Это племя начётчиков, поверь, старина. У них нет своего мненья. Им только кажется, что это своё. На самом деле они вычитывают из газет, из трудов, а больше всего из сборников этих самых цитат. Что такое цитаты? Фраза, полфразы, треть фразы, вынутых из контекста. Это ложь во имя какой-то мысли. Поэтому не стесняйся, лги смело! Они же все лгут! Главное, уметь придумать цитату. Главное, умело выбрать уста. Уста необходимого в данный момент гиганта. На педсовете Макаренко, Песталоцци. На партсобрании знаешь сам. Ты, кстати, партийный? Ах, да, я забыл. Но на скамейке с девушкой! Тут как объект. Для одних Шекспир, для других Асадов.
— Что ж, и за них выдумывать?
— А как же! — воскликнул он. — Может, у тебя феноменальная память? По мне, лучше воображенье, чем память. Однажды я загулял, не можешь представить, с кем. Такое бывает раз в жизни! В Москве, старина, в Москве. Одно только то, что на ней была песцовая шуба в сто тысяч, поможет тебе понять. Да и не в шубе дело. Квартира на самом Арбате, и какая квартира! Ну, муж, это ясно. Старик, не подумай, что я балдею от этих аристократок. Мне наплевать. Но женщина! Ты бы видал! За ней такой народ волочился! Но я убил её одной фразой.
— Какой же? — спросил я уныло.
Котик насторожился.
— Может, ты мне не веришь?
— Нет, отчего же.
— Какой-то ты странный, старик. — Он отодвинулся и пристально посмотрел на меня. — Так ты идёшь пить пиво?
— Нет сил, — сказал я, — поверь мне, нет сил.
— Может, ты сам с Арбата? — сухо спросил он.
— Почти.
— Ну, ясно. — Котик насупился.
— Так какая же фраза? — спросил я.
— Это не имеет значенья, — ответил Котик. — Между прочим, она была на английском.
— Ну, если так…
— Может, ты знаешь английский?
— Несколько слов.
— В академическом словаре английского языка пятьсот тысяч понятий, — снисходительно сказал Котик, — в то время как в русском всего двести с чем-то.
— Ты знаешь все эти пятьсот?
— Ну что ты. Однако сказать пару слов ненаглядной женщине… На это у меня хватит запаса.
— Завидую, — произнёс я.
— Ничего. — Котик похлопал меня по плечу. — Если надо, я тебе помогу. Правда, в этом городе нет персонажей, которым стоит объясняться на языках. Может быть, только твоя соседка…
Мне пришла в голову свежая мысль. Искупаться! Котик Давыдов ринулся к Саскии, взяв с меня слово, что позже явлюсь. Серебристые нити всё плели но небу замысловатые вензеля, а солнце жарило так, что я сбросил пиджак и отправился прямо к реке.
Сталинка текла широко, блистая тёмной осенней водой. Вплотную прилегал циркуляционный канал, берущий начало от турбин Потёмкина. Я уже знал, что вода там всегда тепла, зимой она не только не замерзала, но и поднимала над собой пары, в которых не меркла зелень прибрежных трав. Горячие турбины станции давали каналу вечную жизнь. Один хитроумный житель сделал отток и возвёл теплицу, где круглый год произрастали помидоры и огурцы. Сначала умельца намерились посадить. Но секретарь горкома, заметивший, что ярко-зелёные, ярко-красные овощи, переместившись с базара, украсили его зимний стол, заметил и то, что создателя можно не замечать. Было бы украшенье! Правда, новых теплиц не появилось. Хватило одной.
Возле реки росли приземистые ивы, кусты. Кое-где прятались небольшие заводи, а дно было тугим, глинистым. Я решил найти укромное место. Сделать это оказалось непросто. Если и открывался подход к воде, то непременно валялись ржавые банки, бутылки, чернели в траве пепелища.
Наконец в заплёте серебристых кустов я нашёл узенький травяной мысок, но на нём кто-то спал, укрывшись пальто. Дальше начинался мокрый болотистый берег. Отчаявшись, я ринулся прямо в кусты и тут обнаружил совсем уже крохотный пятачок у самой воды.
Ещё через минуту я плыл в холодной небыстрой реке, заглядывая в красноватую глубину и наслаждаясь свежим чуть торфяным запахом.
