Самый обычный день. 86 рассказов - [132]

Шрифт
Интервал


В пророческий транс можно впасть самопроизвольно или же при помощи различных средств и методов: медитации, магических или мистических заклинаний, жестов, бичевания. Того же эффекта можно достичь при помощи музыки, особенно ударных инструментов. Человек может впасть в транс, танцуя или употребляя наркотики. Вероятно, думает забывчивый пророк, надо воспользоваться каким-нибудь из этих стимулирующих средств. С каждым днем он все яснее видит: самое ужасное заключается не в том, что он забыл полученное откровение, а в его неспособности выйти из этого заколдованного круга. Это еще больше удручает его, он впадает в тоску и начинает подозревать, что откровение, которое заставило его вскочить с горящими глазами и прерывающимся дыханием, означало только одно: после первой вспышки радости ему предстояло выйти на улицу и там забыть обо всем.

Через несколько лет однажды на рассвете пророк неожиданно получает новое откровение. Трубы, яркое сияние, четкие слова, медленно произносимые низким голосом. Он уже читал раньше, что откровения могут повторяться, особенно когда попадаются упрямые пророки, которые не хотят согласиться со своей ролью. Чтобы не дать откровению улетучиться, наш герой зажигает лампу на ночном столике и ищет в ящике бумагу и карандаш, но безуспешно. Он немедленно встает с постели и обшаривает всю спальню. Безрезультатно. Бедняга бежит на кухню, там на стене висит фигурка повара в колпаке. На месте фартука у него прикреплен блокнот для заметок. Однако когда наш герой подходит к фигурке, то обнаруживает, что все листки кончились и на этом месте красуется неприличная дыра. Он напрочь забыл об этом. Блокнот кончился уже несколько дней назад, а у нашего героя это вылетело из головы: ведь записать, что нужно купить новый, было некуда. И почему в записных книжках не делают в конце дополнительный листок, где можно было бы отметить, когда старый блокнот заканчивается: «Купить новый блокнот»? Последний лист записной книжки в некотором роде должен был бы выполнять эту функцию. Но откуда нам знать, что мы пишем на последней страничке, если ничто не отличает ее от всех остальных? Очень даже может быть, что за этим листком окажется следующий. Если бы последняя страничка была другого цвета: желтого, светло-зеленого, голубоватого, — то мы могли бы сразу отличить последний лист от остальных, с первого взгляда узнать его. Тон должен быть достаточно светлым, чтобы можно было писать и карандашами, и обычными шариковыми ручками, но одновременно резко отличаться от белого цвета; тогда мы, оторвав последний белый листок, сразу бы поняли, что перед нами дополнительная страничка, и записали бы на ней: «Купить новый блокнот». Эти слова могут быть даже просто напечатаны на нем, как это делается иногда в календарях, в которых с середины декабря на листках появляется надпись: «Купить новый календарь такой-то фирмы» — разумеется, той же самой. Включение последнего специального листка, естественно, удорожило бы конечную стоимость продукта (в связи с использованием другого цвета или дополнительных надписей), но некоторые потери были бы с лихвой восполнены преимуществами такого решения. Этот последний листок в некоторой степени играл бы ту же роль, какую играет в чековых книжках чек, помещаемый перед последними пятью чеками; он указывает, что скоро книжка закончится и пора пойти в банк и попросить там новую.


Все эти мысли проносятся в голове у пророка, пока он в страшном волнении ищет бумагу, чтобы записать на ней свое откровение. Однако еще до того, как бумага находится (в портфеле сына; листок приходится вырвать из тетради), наш герой уже знает, что к тому моменту, когда перед ним наконец окажутся лист бумаги и ручка (он достает ее из пенала, лежащего в том же самом портфеле), пройдет столько времени и он так сильно перенервничает, что снова все забудет. Так и есть: когда перед его глазами оказывается лист, а в руке — ручка наготове, пророк уже не помнит своего откровения. В голове остались только какие-то обрывки, детали, смутные образы. Но восстановить целое невозможно. К тому же его одолевают сомнения. Это новое откровение или повторение старого? Повторил ли Господь свое послание, которое ему не удалось вспомнить в прошлый раз, или счел, что оно уже не имеет смысла, и сообщил ему нечто новое?

На следующий день он решает положить тетрадку и ручку на ночной столик на тот случай, если озарение повторится. Он, естественно, опять досадует на свою плохую память, но очень доволен, что получил новое откровение. Со дня первого неудавшегося пророчества наш герой, наверное, никогда не испытывал подобного восторга. Раз ему было дано второе откровение, значит, он настоящий пророк. Просто у него такая особенность: скверная память. Надежду вселяет в него и другая мысль: если озарение снизошло на него дважды, то может снизойти и трижды.

В магазине электротоваров наш герой покупает маленький кассетный магнитофон; он всегда носит его с собой, а на ночь оставляет на ночном столике, чтобы включить, как только ему снова будет дано откровение. Если пророк поймет, что оно вот-вот выскочит у него из головы, он немедленно наговорит его на магнитофон, не теряя времени на писанину. Несмотря на это решение, он на всякий случай не убирает со столика тетрадь и карандаш. В самый ответственный момент магнитофон может не включиться или в нем кончатся батарейки, хотя герой проверяет их каждую неделю и задолго до того, как старые кончаются, выкидывает их и вставляет новые.


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.