Самый медленный поезд - [3]

- Скорей, мамаша! - кричит Сердюков и помогает женщине взобраться на площадку.

- Спасибо, милок! - добродушно улыбается женщина. - Все ж ки успела!.. - Она высовывается наружу, на ее полном, добром лице выражение боли и нежности. - Прощай, мой город, - шепчет она, - прощай Волга!..

...Медленно ползет длинный эшелон по голой, выжженной, вытоптанной, изжеванной снарядами и бомбами сталинградской земле.

Внутри маленького вагончика, где едут наши герои, залаживается своя дорожная жизнь. В средней части вагончика сняты скамейки, здесь установлена печуужа с трубой, выходящей в крышу вагона.

Одноглазый парень "оккупировал" две скамейки, ближайшие к печке. На одной он уложил девочку, на другой готов растянуться сам, но ему мешает черненькая девушка.

- Эй, боец! - говорит она свободным, независимым тоном.

- Освобождай койку!

- Еще чего! У меня тут ребенок!

- А у меня?.. - черненькая показывает глазами на бременную подругу. Хуже всякого ребенка.

Одноглазый парень послушно освобождает койку. И тут же испуганно вскакивает девочка

- Ты куда?..

- Да никуда! Что ты, глупенькая? Я же с тобой, - с нежностью, странной для его мужественного облика, смуглого, заветренного лица и преречеркнутого повязкой глаза, отвечает боец и пристраивается на лавке рядом с девочкой.

Черненькая смотрит на него с удивлением.

- Сестренка? - спрашивает она,

- Дочка, - твердо глядя ей в глаза, отвечает боец. Появляется с ворохом сена полная, добродушная женщина, едва не опоздавшая на поезд.

- Хоть на полу, да все к теплу поближе, - весело говорит она, сваливая ворох сена возле печурки.

- Что ж вы, тетя наша, - замечает одноглазый.

- Это как же тебя, милок, понять?

- А так, что вы всю оборону под самым жутким огнем обитались, а тут...

Другие пассажиры прислушиваются к их разговору.

- Правда твоя! - радостно говорит женщина. - Только тебе-то откуда известно?

- Да вы же нас козьим молоком поили! Вас тетя Паша звать. Вы в землянке за литейной проживали.

- Верно! Ты, стало быть, с четвертой минометной. То-то и мне твоя личность будто приметная.

- Откуда же молоко бралось? - с профессиональной заинтересованностью спрашивает корреспондент Сергеев. Он раскуривал самокрутку от печи.

- У тети Паши там коза была, - с улыбкой говорит одноглазый. - Потому, верно, и не ушла, что козьим молоком нас поддерживала.

- Да будет тебе! - отмахнулась тетя Паша - Какое с козы молоко!..

- И все это под огнем?!. Непонятно

- И мне, милый, непонятно, - отвечает тетя Паша, - а было...

- А куда девалась кормилица-то наша?

- Убило ее осколком.

Парень словно ищет козу в вагоне.

- Нет я уж теперь до конца посевной не вернусь, - видимо, отвечая кому-то из товарищей, говорит инструктор Афанасьев.

- Как это спокойно мы сейчас говорим "до конца посевной", - обращается к Афанасьеву корреспондент. - А еще десять дней назад ну кто об этом мог думать?

- "Поле великой битвы вновь становится пахотой" - вот вам название для очередной статьи, - скрывая под шутливостью иное, серьезное чувство, говорит Афанасьев. - Как вам нравится заголовок?

- Что же, неплохое название! - улыбается корреспондент.

- Хорошо с вами, - замечает Сердюков, - а мне пора сходить. - Он встает и застегивает плащ.

- Счастливого пути! - отзывается Сердюков и идет к выходу.

- Тут вроде нет остановки, - говорит корреспондент.

- Иван Иванович, погодите!..

- Нельзя, брат, - оборачивается Сердюков. - Люди ждут, КАДРЫ!.. подчеркивает он последнее слово.

Трое его товарищей подымаются и следом за ним выходят в тамбур.

Подобрав полы дождевика, Сердюков деловито и спокойно кидается с подножки в заглохший сумрак мартовского дня. С трудом удержавшись на ногах, он через рельсы шагает туда, где его ждут люди... Вечерний режим.

Бегут голые поля, хранящие на себе следы и знаки великой битвы: где зарывшийся носом в землю немецкий бомбовоз, где покрывшийся ржавчиной тяжелый танк, где разбитая повозка, или труп лошади; полнятся вешней водой огромные воронки.

У печки одноглазый парень беседует с тетей Пашей.

- А все же тебе повезло! Много ли с вашей четверки народу уцелело?

- Почитай, никого...

- Почти никого...

(Гнетущая тишина)

- Верно это, что одним глазом в глубину не видишь? - вмешивается черненькая девушка.

- Враки! Вон, за окном водокачка, за ней дерево, дальше - лужа, а еще дальше - роща чернеет.

- Точно! - радостно подтверждает черненькая.

И тут, лязгая буферами, тесня самого себя своим членистым телом, эшелон замедляет ход и останавливается возле развалин, бывших некогда станцией.

Среди развалин ржавеют куски железа, гильзы от снарядов и патронов, немецкие каски, жестяные коробки мин. Внезапно все это исчезает за вагонами и платформами встречного эшелона В окнах мелькают товарные вагоны, цистерны с горючим, платформы, груженные сельскохозяйственными и строительными машинами, грузовиками, кирпичом, бревнами, досками, песком.

- На поправку! - счастливым голосом говорит тетя Паша - Такой город в первую очередь восстановят.

- И будет он самым красивым на свете! - убежденно отзывается черненькая.

Эшелон прошел. Через рельсы в сопровождении бойца, который тащит баул и большой темный предмет, напоминающий футляр от аккордеона, спешит женщина в распахнутой котиковой жакетке, с крашеной золотистой головой.