Корнелий с грифоном остались охранять Камень-голову. Ирка с Багровым и вернувшийся Дион присоединились к ним, Мефодий же с Дафной поднялись на поверхность.
Они почти не говорили, потому что ощущали такое единство, что слова были не нужны. Наверху был все еще стылый февраль, но сквозь него уже брезжил близкий март, а с ним вместе неуловимая пока, но уже угадываемая весна.
Темное небо буравили прожекторы. Мефодий и Дафна стояли на углу «Башни». Вокруг них ветер закручивал снег. К снежному рою присоединились опилки и какой-то мелкий приблудившийся мусор – фантик от конфеты, кусок целлофана с оранжевой наклейкой ценника. Это было маленькое такое локально-бытовое чудо. Мефодий и Дафна, прижавшись друг к другу, стояли в центре крошечного урагана, а вокруг них, ограждая их от всего мира, спирально закручивало снег и опилки.
Мефодий думал об Арее, который остался в счастливом мгновении, и радовался, что теперь оно вечно. Вообще всякое мгновение вечно, как вечен свет. Ведь если, до невозможного ускорившись, отбежать от земли на пятнадцать, двадцать, сорок или другое количество световых лет, равных возрасту отбежавшего, и оглянуться на планету очень зоркими, распахнутыми до предела глазами, то ты обязательно увидишь, как тебе навстречу мгновение за мгновением несется вся твоя предыдущая жизнь. Распространяется по всей Вселенной каждым движением и поступком.
А раз так, то все истории этого мира никогда не заканчиваются, как не заканчивается этот разлетающийся свет. Они живут каждой буквой, каждым мгновением. Надо только вернуться к самому началу.
