Самый красивый из берсальеров. Ведите себя прилично, Арчибальд! Счастливого Рождества, Тони! Наша Иможен - [2]

— Дзамполь… вы молоды… красивы…

Инспектор попытался возразить.

— Нет, помолчите! К тому же я говорю не о вас, а о себе… вернее, о том Тарчинини, каким мог по праву считаться больше двадцати лет назад… Я был молод, красив и встретил прекраснейшую из веронок… Ее звали Джульетта, а меня — Ромео… Сама судьба предназначила нас друг другу… И мы полюбили так, что Лаура и Петрарка, Данте и его Беатриче побледнели бы от зависти! И от любви родилось дитя, прелестнейшая на свете девочка — тоже Джульетта… Вся Верона с восхищением наблюдала, как она растет, а я… я думал, на земле не найдется такого достойного принца, которому я мог бы отдать свою Джульетту…

Не будь лицо комиссара залито слезами, Дзамполь наверняка рассердился бы, решив, что тот над ним издевается.

— И вот однажды к нам приехал какой-то дикарь… американец… Он попросил у меня руки дочери… Да, самый настоящий варвар, но, признаюсь, очень симпатичный… и такой богатый, что вы и представить себе не можете… Сайрус его звали… Парень поклялся, что они с Джульеттой будут жить в Вероне. Я поверил и отдал ему свое сокровище. А когда Джульетта стала его женой, Сайрус попросил у меня разрешения свозить ее в Бостон и представить родителям, дав слово вернуться не позже чем через месяц… И вот прошло уже семь недель… Он украл у меня дочь, Алессандро… Этот американец сохранил привычки своей страны… и я ничего не могу поделать… Закон, насколько мне известно, за него… Чудовищно, Дзамполь, слышите? Чудовищно! Говорю вам, закон не желает защитить родителей, лишившихся любимой дочки! И если мне придется стареть, не видя своей Джульетты… и ее детишек, из которых этот негодяй вполне способен сделать маленьких американцев… нет, уж лучше умереть прямо сейчас!

Растроганный инспектор встал и дружески взял шефа за руку.

— Не стоит так расстраиваться, синьор комиссар…

Тарчинини вырвал руку.

— Нет… для меня все кончено… Я совсем утратил вкус к жизни… лишь по привычке тяну лямку, и все!

Продолжая стенать, он подошел к большому окну, выходящему на пьяцца[4] Кастелло.

— А вон три девушки! — не меняя тона, сказал веронец. — Madonna mia! Какие милашки! Эх, будь я помоложе… Подойдите-ка взгляните, Алессандро!..

Совершенно сбитый с толку непостижимыми перепадами настроения Тарчинини, способного то плакать, то смеяться, то впадать в глубочайшее уныние, то радоваться жизни (и все это — без какого бы то ни было перехода), Дзамполь подошел к окну. Через площадь и в самом деле шли три очень красивые девушки и с самым решительным видом направлялись, похоже, к полицейскому управлению.

— Ну, Алессандро, как они вам нравятся?

Инспектор пожал плечами:

— Знаете, у меня так много дел…

— Несчастный! Да разве это причина? Посмотрите на меня! Стоит мне утром увидеть красотку — и на весь день отличное настроение!.. Да взгляните же, какие прелестницы, а? Почти так же хороши, как моя Джульетта…

Вспомнив о дочери, хоть и на законном основании, но все равно похищенной американским мужем, комиссар Тарчинини опять нахмурился и сел за стол.

— Порой невольно спрашиваешь себя, Алессандро, чего ради мы так упрямо цепляемся за жизнь…

— Возможно, для того, чтобы давать уроки и обучать премудростям полицейского расследования недоразвитых пьемонтцев?

Ромео в свою очередь пожал плечами:

— Допустим даже, я способен научить кого бы то ни было… И как, скажите на милость, я стал бы это делать, коль скоро у вас в Турине все так уважают закон?

— Надеюсь, вы не станете упрекать нас за порядочность, синьор комиссар?

— Нет, не за порядочность, а за равнодушие, Алессандро! Раз нет страстей — так и драме взяться неоткуда, верно?

— Ах да! Ваш знаменитый конек: всякое преступление — любовная история…

— Нет, но каждое преступление связано с любовью. Это не совсем то же самое… Разница невелика, но вы, пьемонтцы, вечно упускаете из виду нюансы…

И снова телефонный звонок помешал инспектору ответить. Он снял трубку.

— Алессандро Дзамполь слушает… Что?.. А, понятно… Право же… Погодите, я у него узнаю…

Прижав трубку к груди, чтобы на том конце провода не услышали разговора, Алессандро сказал комиссару:

— Насколько я понял из болтовни Амедео, который сейчас дежурит внизу, у двери, там три синьорины спрашивают, к кому обратиться насчет убийства… Я думаю, это те самые крошки, что несколько минут назад шли через площадь… Так что, пусть отправят их к нам?

— Еще бы!

Дзамполь снова прижал трубку к уху.

— Pronto, Амедео? Пусть поднимутся… Если Федриго на месте, скажи, чтоб проводил.

Тарчинини отодвинул кресло подальше от стола и, поймав удивленный взгляд инспектора, пояснил:

— На случай, если одной из красоток захочется сесть ко мне на колени!

Добродетельный Дзамполь возмутился:

— Ну как вам не совестно, синьор комиссар, в вашем-то возрасте!

— Ma que! Я не больше вашего верю в подобную возможность. Но почему бы не помечтать? Это так приятно!

Федриго распахнул дверь, пропуская трех посетительниц. Это и в самом деле были девушки, за которыми комиссар и его помощник только что с восхищением наблюдали в окно. При всей их решимости красавицы замерли, оробев под суровым взглядом Алессандро Дзамполя, да и само место внушало почтение. Ромео не мог видеть представительниц так называемого слабого пола в затруднении, а потому сразу же поспешил на помощь: